Встать, суд идет! - Наталья Нестерова

После восторгов американца Таня опасалась, что к ней приклеится прозвище. Обошлось, но иногда всплывало.

– Витя, я тебя очень прошу!

– Ты знаешь, как у нас не любят больных, на стороне соперированных. А ваш Кривич перестал со мной здороваться.

– А вот это надо расценивать как комплимент.

«Он не отказал по медицинским показателям», – отметила Таня.

– Почему ты хлопочешь о мадам? Денежная?

В Бочкареве отлично уживались высокий профессионализм и элементарная жадность. Это не страшно. Плохо, когда первая составляющая отсутствует.

– Не обидит, – заверила Таня. – Мне ее жалко.

– Ну, даешь! А остальных не жалко?

– Всех жалко, но Веру жальче. Увидишь ее и сам все поймешь. Витя, Кривич девочку не вытянет, не говоря уж о районном диспансере.

– А я вытяну?

– Ты можешь попытаться. Если не ты, то никто.

– Будет врать-то!

– Как на духу!

Витя Бочкарев еще поломался, Таня расхваливала его на все лады, пока не получила согласие осмотреть Веру.

Таня пошла в палату к Светлане Бабкиной, в пустом коридоре прохаживалась Журавлева. На Тане не было ни маски, ни шапочки. «Сейчас узнает меня», – невольно остановилась Таня. Но Журавлева не узнала, хотя нашла нужным заметить:

– Я смотрю, все ушли, одна заведующая работает.

Таня ничего не ответила, пожала плечами и пошла дальше. Что можно было ответить? «Это вас не касается!» Нет, лучше: «Не ваше собачье дело!»

Присев около кровати Светланы, Татьяна привычно спросила о самочувствии, заговорила о том, что волноваться не надо, что она обязательно заглянет утром.

– Татьяна Владимировна, я хочу вас спросить.

– Да?

– Вот я все думала, думала, откуда у меня злокачественная опухоль, – замялась Светлана.

– Вы не одиноки. Над проблемой происхождения опухолей бьются лучшие умы человечества.

– Но, понимаете, я вот подумала… В общем, когда мы с мужем это самое, любовью в смысле секса занимаемся, он любит соски мои сильно-сильно сосать, прямо покусывает. Может, поэтому?

Татьяна невольно рассмеялась. Какого бреда здесь только не услышишь!

Но три Светины соседки не улыбались, заинтересованно ждали ответа доктора. Очевидно, данная теория происхождения рака уже была всесторонне обсуждена.

– Светлана Даниловна, не вините мужа, накусать вам опухоль он не мог при всем желании. Да и желания наверняка не было. Я видела вашего супруга, очень приятный мужчина и к вам, похоже, относится трогательно.

Светлана расцвела, заулыбалась. Словно положительные качества мужа относились к ней напрямую. Впрочем, ничего удивительного. Кажется, Лермонтов сказал, что мерой достоинства женщины служит мужчина, которого она изберет. Если следовать этой логике, вспомнить Вадима, то с достоинством у Тани швах, нулевое значение.

Таня посмотрела на часы – половина шестого. Нужно пролистать журналы, найти интересующую статью. Или сразу в Интернете искать? Управится до семи, в восемь будет дома, часок поиграет с Игорьком, уложит его спать. Сын так скучает без нее, что в девять не угомонится, будет жалобным-жалобным голосом уговаривать посидеть с ним. Пора отдавать Игорька в детский сад. Как выбрать хороший и близко от дома? Говорят, очереди в детсады огромные. Значит, нужна протекция, чтобы попасть без очереди. Кто бы мог посодействовать? Хорошо бы маму и папу отправить в санаторий, в Кисловодск, например. А кто будет с Игорем? Пригласить няню. Где ее взять? Сгодится и немолодая женщина, нагрузка невелика – отвести ребенка в сад, привести обратно, накормить, ночевать во время Таниных дежурств.

Она механически просматривала оглавления в специальных журналах, стопку которых сняла с полки, и думала о домашних делах. Старалась о них думать. Мешали мысли о Журавлевой. Они напирали, как в киношной сцене, когда герой изо всех сил удерживает дверь, в которую с противоположной стороны бьется плохой бандит. Нападающий, как правило, побеждает.

Какой мерзкий циничный взгляд у Журавлевой. Она смотрит на меня как на прислугу, подавальщицу в занюханной столовке. Кто я для Журавлевой? Докторишка из заштатной больнички. Но, с другой стороны, от докторишки жизнь зависит. Жонглировала фамилиями специалистов. Я должна в ноги упасть и благодарить, что на мне выбор остановила? Ценить как великую милость? Она этого ждала, точно ждала.

Краем сознания Таня понимала, что преувеличивает. Но это был очень дальний и очень маленький край. Как и два с половиной года назад, внутренние обличительные монологи закручивали спираль ненависти. Что бы теперь ни сделала, ни сказала Журавлева – все будет лишним доказательством ее подлой натуры, добавит медяков в копилку Таниного отвращения.

Ночью Таня долго не могла заснуть, пыталась проанализировать свои чувства. Если их хорошенько проанализировать, то можно справиться с навязчивыми душевными корчами. Нужно только разложить все на мелкие кусочки, а потом не собирать кусочки в прежнюю фигуру, постараться создать новую, позитивную.

В ненависти было упоение, потому что ненависть – тоже страсть, а любая страсть щекочет нервы. После суда было упоение раздавленного и униженного. Теперь – упоение власть имеющего. Таня знала немало людей блеклых, скучных, лентяев и бахвалов, не заслуживающих уважения. Но если бы любому из них понадобилась Танина профессиональная помощь, она, не раздумывая, сделала бы все возможное. Журавлева – другое дело. Между презрением и ненавистью такая же разница, как между легким штормом и цунами. Жажды мести не было, хоть за это спасибо! Но Таня стопроцентно знала: она не имеет морального права лечить человека, которого ненавидит всей душой. Утреннее спонтанное «не хочу!» превратилось в разумное и аргументированное «не имею права!». Сложенная фигура оказалась еще суровей, чем первая.

Да и как бы ни прошла операция, вывернись Таня наизнанку и продемонстрируй высшую степень хирургического мастерства, последствия известны. Когда Журавлева узнает в Тане обиженную участницу судебного процесса, никогда не поверит, что хирург старалась изо всех сил. Послеоперационный период бывает сложным, больных одолевают всякие страхи, мерещатся ужасы. А тут готовый врач-вредитель Татьяна Владимировна Назарова.

Что же делать? Может, поговорить с Журавлевой прямо? «Вот я, та самая Назарова, которая испытывает к вам понятные чувства после несправедливого суда. Вам лучше обратиться к другому хирургу». Это будет скандал! Вселенский. Свое «честное имя» Журавлева отстоит легко, а Татьяна окажется мстительной мерзавкой, надругавшейся над онкологической больной. Скандал выплеснется за стены больницы, главврач этого никогда не простит.

Журавлева поступила в понедельник. Вторник был операционным днем. Четыре операции: три опухоли щитовидной железы и рак молочной железы. Для Тани жизнь делилась не во времени – до работы и после работы, а в пространстве: операционная и весь остальной мир. В операционной Таня находилась в своей стихии. Не звонили сотовый, городской и местный телефоны, не досаждали пациенты и сотрудники с десятками мелких проблем, растворялись печали о неустроенной личной жизни, отступал комплекс «я плохая мать». Только любимая работа под тихую приятную музыку.