Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

– Нужно иметь официальное подкрепление. Таков закон.

С немцем спорить бесполезно. Я прибегла к другой тактике. Почему бы просто не выкупить малышей?

– Их нужно конфисковать! Так мы научим их не ловить животных на продажу!

Идеализм, достойный восхищения, однако черный рынок и так уже процветает, и отсутствие интереса со стороны национального парка вряд ли создаст повсеместное падение спроса.

– Уже слишком поздно, – сокрушался Тило.

Наутро я расспросила местных, как пройти на рынок, оставила Джея со «зверем» в забегаловке на углу и пошла покупать детенышей леопарда.

В лавке было пусто и грязно. С потолка свисали несколько запыленных орхидей, а со сломанного кирпича на меня взирало плохо сработанное чучело черепахи. Я села и стала ждать.

В конце концов штора отдернулась, и в помещение вошел жилистый мужчина. У него был такой же пыльный вид, как и у орхидей, сажа вьелась в морщины на лице, а манжеты изношенной рубашки давно оторвались и нашли себе иное применение.

Я представилась скупщицей опиума, бриллиантов и редких животных – единственные три нелегальных товара, название которых смогла вспомнить по-вьетнамски. И предположила, что у него могло бы найтись кое-что интересненькое мне на продажу.

– Опиум? – Его глаза загорелись.

Черт. Я еще раз обмозговала свою стратегию, пока он разливал чай. Заморосил дождь.

Через полчаса мне удалось перевести тему с опиума на орхидеи, и я уже готовилась ввернуть речь про леопардов. Чай закончился, и его место занял самогон.

– Нет, – ответил он.

Нет у него дымчатых леопардов, но он знает, где их добыть. Мне надо прийти в понедельник.

Я дала ему понять, что в понедельник буду уже в Китае, осыпая китайцев американскими долларами.

– Сколько долларов? – оживился он.

В такой близости от национального парка рыночная цена двух детенышей леопардов не могла превышать сотни. Я удвоила цену, надеясь тем самым отвадить возможных конкурентов. Это сработало.

Торговец аж подскочил и тут же предложил отвести меня к ним – в хижину в поселке за несколько миль.

– На чем вы приехали? – оглядываясь, спросил он.

Нагруженный двумя рюкзаками «зверь», кое-как работающий на одном цилиндре, был по-прежнему припаркован у забегаловки (по крайней мере, я надеялась на это). Джей, прямо скажем, не пришел в восторг от моей затеи купить детенышей.

– Разумеется, – сказала я торговцу, – я буду рада поехать с вами, и мой спутник тоже. У вас случайно нет собственного мотоцикла? Нет? Тогда мы можем взять его с собой.

Джей не обрадовался моему новому знакомому, и еще меньше перспективе ехать на мотоцикле втроем.

– Если Тило нужны леопарды, – сказал он, – пусть едет и забирает их сам.

– Нет проблем, – сказала я. – Ты посиди с рюкзаками, а я возьму мотоцикл и поеду за детенышами.

Джей затянулся, раздавил сигарету в грязи и сел на мотоцикл. Дождь зарядил сильнее.

– Ты еще пожалеешь, – сказал он.

Через час дорога превратилась в усыпанную гравием колею и, наконец, в узкую пешеходную тропинку, петляющую среди рисовых полей и промокших лачуг. Торговец упрямо молчал и махал рукой, чтобы ехали дальше, стоило мне указать на хижину, в которой теоретически могли бы скрываться леопарды.

В конце концов он приказал нам остановиться и исчез в шалаше с протекающей крышей. Я тем временем размышляла о том, могут ли леопарды подхватить простуду и уместятся ли они под моей курткой, чтобы проделать долгий путь до Кукфыонга и теплой подогреваемой клетки для малышей в заповеднике Тило. Торговец вышел и жестом показал, что надо ехать дальше.

Прошел еще час. Мотоцикл несколько раз погружался в грязь по самые крылья, два глушителя полностью исчезали в склизкой жиже. Торговец подпрыгивал на сиденье, как взбесившийся сверчок, его голос становился все визгливее по мере того, как он давал все новые и новые неверные указания. Я сидела, втиснувшись между двумя мужчинами; мне было холодно и мокро, но я испытывала нездоровое удовольствие от того, что другой человек, к тому же вьетнамец, тоже не может расшифровать деревенские адреса, с которыми я мучилась несколько недель.

Наконец одна из самых жалких лачуг показалась дилеру знакомой, и он бросился внутрь. Когда он появился на пороге, лицо его было угрюмым; он приказал нам разворачиваться одним резким взмахом ладони.

– Уже продали, – бросил он.

Я ощутила пустоту под курткой, там, где должны были лежать два меховых комочка. Вместо того чтобы ехать со мной, им предстоит провести жизнь в тесной клетке на задворках вьетнамской автомастерской или закончить свои дни заспиртованными в пыльной бутылке виски в китайской аптеке.

И тогда, на том самом месте, я дала себе клятву. Не важно где и не важно как, но я обязательно поучаствую в спасении немногих оставшихся редких животных во Вьетнаме.

С тяжелым сердцем я покинула Кукфыонг.

Начался последний отсчет – километровые отметки проносились мимо, а мы приближались к Ханою. В Сайгоне меня предупреждали, что северяне – люди совсем другой породы: у них нет чувства юмора, они слишком много работают, едят водоросли и собак и весьма прижимисты. Я же отбросила все предрассудки, подумав, что дело в культурном снобизме, основанном лишь на мелких разногласиях: с какого края тарелки надкалывать омлет за завтраком или какого цвета лапшу добавлять в суп.

И ошиблась. Не успели мы пересечь городскую черту, как разница стала очевидной. Сначала мы проехали дворик, заполненный людьми, где стояли клетки с серо-рыжими дворнягами, а взволнованные покупатели размахивали купюрами. Появились русские шапки-ушанки. Гласные стали резче, интонации изменились, и мой накопленный с таким трудом словарный запас все чаще встречался непонимающими кивками и озадаченными взглядами. Вдоль шоссе выстроились высокие деревья, их ветви свисали над дорогой, даря тень проезжающим мотоциклистам. После асфальтовых джунглей Сайгона я была поражена, как это их давным-давно не срубили. И все до единого – от гончаров, нагружающих свои крепкие велосипеды товаром, до лавочников, торгующих кипами свежей зелени, – все были одеты в зеленую военную форму. Мужчины носили круглые шляпы, до того похожие на вьетконговские шлемы, что становилось не по себе. Женщины хранили верность конусообразным шляпам сборщиков риса; широкие полотняные ленты были туго затянуты под подбородком.

Было и еще кое-что, что я никак не рассчитывала встретить в жарких тропиках Юго-Восточной Азии. Собачий холод.

Последние пять километров по городским пробкам прошли в агонии ожидания. Успеем ли мы до пяти, когда главпочтамт закроется после рабочего дня, или я буду вынуждена ждать еще пятнадцать часов, чтобы прочесть свою почту?