Комбриг из будущего. Остановить Панцерваффе! - Олег Таругин

Глядя, как немцы маневрируют, комбриг только ухмылялся, предвкушая игру в одни ворота. Бронебойных в боеукладках, правда, осталось мало, но на этих должно хватить. Поначалу все так и шло: одновременно ударив с фланга и тыла, десяток советских танков выбил почти половину вражеской бронетехники, заодно перемешав с землей пехотное прикрытие. Уцелевшие панцеры и САУ принялись мотаться вдоль шоссе, уже не помышляя ни о какой засаде, а просто пытаясь уцелеть под градом русских снарядов. Правда, стрелять они при этом хуже не стали, в чем комбриг только что и убедился…

Сергей собрался было скомандовать «покинуть машину» – утром сам в категорической форме требовал от экипажей зря не рисковать, в первую очередь спасаясь самим. Но в этот момент их «обидчик», угловатый «Pz-IV», вдруг резко дернулся и полыхнул, получив бронебойный в борт. Подпрыгнувшая над погоном угловатая башня съехала вбок; короткоствольная «KwK 37» уставилась в землю, больше ни для кого не представляя угрозы. Готов…

Повертев панорамой, Кобрин убедился, что особой опасности нет: три последних уцелевших панцера, огрызаясь огнем орудий, задом отползали к опушке. Их даже не преследовали, словно в тире расстреливая с дистанции. В отличие от немцев, советские танкисты знали, что дороги там нет, а по лесу танки далеко не уползут. Успешно: вот замер, дымя разбитым мотором, крайний слева; спустя несколько секунд завертелась на месте, потеряв гусеницу, соседняя «четверка», которую тут же добили. Третий танк дополз-таки до деревьев, подмял кормой кусты подлеска и остановился, обреченно вертя башней. Бум! Все, и этот готов, доотступался…

А на шоссе, примерно в километре отсюда, уже показались первые «коробочки» вырвавшихся из несостоявшегося котла советских войск, прущие на максимальной скорости.

«Вот, собственно, и все, товарищ курсант, – поздравил сам себя Кобрин. – Похоже, тренировка окончена. И, что особо приятно, на этот раз обошлось без попадания в окружение и выхода к линии фронта на своих двоих. Прогресс, как говорится, налицо».

Внезапно накатила усталость, но к этому Сергей был готов. Внутренне встряхнулся, отрываясь от налобника, коротко скомандовал:

– Экипаж, из машины! Витя, глянь, что с гусеницей, и начинаем ремонтироваться. Нам тут долго торчать не с руки, комдив приказал отходить вместе с передовыми частями. Да и по округе наверняка полно ихних недобитков катается, а у нас бронебойных… Степа, сколько, кстати?

– Пять, тарщ командир, – без заминки отрапортовался башнер. – И восемь осколочных.

– Понятно, воевать не перевоевать. Но до Берлина точно не хватит. Все, полезли наружу, мужики… Только вот что, Гриша, пулемет все-таки сними и запасной диск прихвати. Мало ли что…

Доложился Михайлову, сообщив, что задание выполнил и уцелевшие танки бригады, согласно приказу, возглавили передовые части и организованно отступают к переправе. А он догонит, как только починится. Относительно последнего комдив немного поворчал, сообщив, что «толковый командир не должен позволять выводить из строя боевую машину в самом финале боя, иначе какой он, на фиг, толковый командир?», но спорить не стал. Да и ворчал он, насколько понимал Кобрин, больше для проформы: боевую задачу бригада-то в любом случае выполнила. А победителей, как издревле на Руси водится, не судят.

Поскольку никакой пользы от Сергея в процессе замены разбитых траков и натяжения сорванной гусеницы не было (теоретически он, разумеется, прекрасно знал, что и как следует делать, а вот практически – увы), он занялся «боевым охранением». Другими словами, пока товарищи, помогая себе кувалдой, ломами и матом, возвращали боевой машине подвижность, просидел на башне, свесив ноги вниз и установив пулемет на ребро откинутой крышки люка.

Мимо непрерывным потоком двигались кажущиеся нескончаемыми колонны: танки вперемежку с бронеавтомобилями и грузовыми машинами, повозки с ранеными и армейским скарбом, полевые кухни, квадратные «сталинцы» и кузовные «ворошиловцы» с гаубицами на прицепе. Порой, к вящей радости комбрига, не столь уж и редко мелькала и трофейная техника, в основном бронетранспортеры и грузовики с наспех замазанными крестами на бортах. Да и танки встречались, хоть и куда реже.

Вдоль обочин полноводными ручейками текли, не останавливаясь ни на секунду, цепочки измотанных боями пехотинцев, серо-черных от пыли и копоти, в вылинявших пропотевших гимнастерках, сгибающихся под тяжестью разобранных станковых пулеметов, ящиков с боеприпасами, минометных стволов и опорных плит. То там, то здесь белыми пятнами выделялись свежие повязки. Но – бойцы именно шли, а не брели! И с точки зрения Кобрина, как раз это и было самым главным. Он уже видел подобное, год назад по личному времени и два месяца – по времени этого мира, когда выводил батальон из-под первого удара. Его бойцы тогда тоже ШЛИ, искренне веря в скорую победу. В тот раз он дал им возможность поверить в свои силы и победить. Пусть и самой высокой в мире ценой – ценой собственных жизней. А немногие уцелевшие продолжили сражаться с твердой уверенностью в своих силах, с желанием громить врага и дальше.

А этим парням он со своими бойцами просто помог не попасть в плен, не сгинуть в чудовищной мясорубке гитлеровских полевых фильтрационных лагерей, уничтожавших и тело и душу. Да, сейчас они отступали. Снова отступали. Но отходили организованно, в составе своих частей, с оружием, остатками боеприпасов и техникой. В том числе и трофейной! Зная, что их не бросили, что прислали помощь, что расчистили и удерживали дорогу. И веря, что скоро, вот уже совсем скоро они пройдут этим же шоссе в обратном направлении. А еще они видели застывшие вдоль обочин десятки битых немецких танков, раздавленных грузовиков, сгоревших бронетранспортеров. И сотни трупов пришедших на их землю и получивших заслуженное наказание вражеских солдат. И это тоже оказывало на моральный дух красноармейцев должное воздействие: «Смотрите, запоминайте, даже отступая – мы побеждаем…»

– Тарщ командир, мы все. – Голос Цыганкова привел погрузившегося в размышления Кобрина в себя, едва не заставив вздрогнуть. – Задумались? Так мы это, закончили, говорю, можно ехать.

Улыбающийся механик-водитель стоял сбоку танка, протирая руки видавшей лучшие виды ветошкой. Башнер с Божковым запихивали обратно в ящики инструмент, крепили хомутами к надгусеничной полке неизрасходованные запасные траки.

– Молодцы, – чуть смущенно улыбнулся комбриг. – Да, Витя, задумался, тут ты прав. Расслабился, что в боевой обстановке непозволительно. Так что не вздумай брать пример. И я не шучу, кстати!

– Вы б это, хлебнули, командир. – Мехвод неожиданно протянул ему флягу с открученным колпачком. Взгляд танкиста был серьезен, как никогда. – Знаю, что вы не сторонник, что в боевой обстановке… ну и все такое прочее. Только вам нужно сейчас, поверьте, я вижу. Мой первый командир, с которым на Финской воевали, после одного боя тоже вот так… задумывался. Много тогда наших пожгли. Сидел, в пустоту глядел. А пить не хотел ни в какую. А потом комиссовали его подчистую: сломался человек, не мог больше воевать – и все тут.

– Ошибаешься, Вить, со мной не все столь трагично, – нашел в себе силы улыбнуться Кобрин. – Я и на самом деле просто задумался. Ладно, ладно, давай свое пойло.