Дом потерянных душ - Марина Комарова

Он прикрыл дверь.

Тамила сама не заметила, как облегчённо выдохнула. А Герман… устал. Вон как сильно сутулится, будто в кабинете пришлось выдержать неимоверный груз, а теперь неожиданно стало легко, но он ещё не поверил в своё счастье.

Конечно, выдержал, одёрнула она себя. Богин был непосредственным участником драки, главным подозреваемым.

Герман обернулся. Он выглядел ещё хуже, чем после работы, когда она по вечерам приходила на тренинги.

Заметив, что Тамила напряжённо на него смотрит, Богин попытался улыбнуться, но больше получилось какое-то паралитическое подёргивание губ, от которого ей стало ещё хуже.

– Ну что? – глухо спросила она.

Герман пожал плечами: чуть пренебрежительно и раздражительно. На разговор он настроен не был, но в то же время понимал, что это необходимо.

– Пошли отсюда. Нас вызовут.

Богин неожиданно протянул ей руку. Удивлённо приподняв бровь, Тамила молча вложила свою ладонь и, поднявшись, последовала за ним. Проявление галантности казалось неуместным, но его рука была тёплой и крепкой, отчего появилось чувство… нет, не защищённости, но поддержки.

Когда они вышли на улицу, Богин расправил плечи, сплюнул и от души выругался. Тамила в чём-то была с ним согласна, но всё же осторожно уточнила:

– Всё так плохо?

Он горько усмехнулся:

– А ты как думаешь? Умер человек, но нас толком и не допросили.

Богин вздохнул, словно говорить совсем не хотелось, но надо было. И тут же спросил:

– Много вопросов тебе задали?

Тамила растерялась, потому что большую часть допроса сидела, как кукла, и отвечала автоматически.

– Спрашивали, как встретились, что о нём знаю, что происходило на встрече, почему началась драка… – она сглотнула, вдруг понимая, что здесь было что-то не так. Обычный стандартный список, словно полиции их ответы нужны были лишь для формы. Она даже не могла гарантировать, что Гвоздинский её слушал. Кажется, его куда больше интересовали бумаги, разложенные на соседнем столе.

– Мне тоже, – задумчиво произнёс Богин. – Но у меня вообще создалось ощущение, что он хочет от нас отделаться.

Тамила молчала, попыталась высвободить свою руку, но Богин лишь крепче сжал. И удивлённого взгляда стоящей рядом женщины предпочёл не заметить.

– Идём, – бросил он. – А то ещё передумают, будет нам веселье.

Богин потянул Тамилу за собой к припаркованной машине. Она чувствовала, что находится на грани между желанием разреветься и треснуть его по голове. Напряжение начинало сказываться, руки противно дрожали, бессонная ночь наваливалась страшной тяжестью, но пока расслабляться было рано. Да и бесцеремонность, нарочитая грубоватость, а порой и молчаливое безразличие Богина усугубляли ситуацию. Тамила чувствовала, что ей хочется сгрести его за грудки и тряхнуть как следует, чтобы наконец-то вспомнил, как надо разговаривать с людьми. Но в то же время она прекрасно понимала, что ничего не выйдет, а удар у психолога был тяжёлым. Тамила шумно выдохнула: а вдруг Кирилл умер именно от кулаков Германа?

Он тем временем раскрыл перед ней дверцу машины.

– Прошу, – коротко обронил. – Домой?

– Да уж, – буркнула она, усаживаясь, сразу чувствуя, как приятное тепло обволакивает тело, а глаза сами норовят закрыться.

– Тогда смею надеяться, что холодильник у тебя не пуст, – послышался неожиданно повеселевший голос Германа.

Тамила в недоумении подняла голову:

– Что?

– Ну… это ты по ресторанам ходила, – невозмутимо сообщил психолог, – а я последний раз обедал около двенадцати дня. Поэтому не взыщи, но умирать от голода совсем не хочется.

Тамила вздрогнула, всё же прикрыла глаза и откинула голову на мягкий подголовник:

– Давай не будем больше про смерти. С едой разберёмся, не отощаешь.

– Хорошо, – вдруг согласился Герман, заводя машину. – Пожалуй, ты права.

* * *

Разговор шёл уже второй час. Богин оказался в отношении еды непритязательным, против имевшегося в холодильнике грибного супа не возражал. Как и потом против рюмки коньяка. При этом в отличие от Тамилы, сумел сохранить спокойствие и даже стал более энергичным.

– Не верю я, чтобы они отпустили нас ради красивых глаз, – продолжал он, глядя на пронизанный электрическим жёлтым светом коньяк. – Вроде всё как и надо, но на душе будто кошки скребут.

Тамила сидела напротив, в основном слушая его монолог, лишь изредка вставляя какие-то слова и кивая в знак подтверждения.

«Мужчина на этой кухне, – отстранённо подумала она. – И не Кирилл, с ума сойти можно просто. И в такое время».

Почему-то эта мысль показалась такой нелепой и смешной, что она с трудом сдержала поползшие в улыбке губы, в то же время прекрасно понимая, что это всё действие коньяка.

Богин заметил её реакцию и чуть нахмурился:

– Что такое?

Тамила мотнула головой и поставила свою рюмку на стол. Серьёзность почти вернулась.

– Хочу спросить: почему весь вечер ты вёл себя так, будто всё вокруг жутко раздражает?

Получилось куда мягче, чем хотелось, но даже этого стало много. Глаза Богина превратились в зелёный лёд, он вновь посмотрел на коньяк, а потом выпил всё до дна.

– Был адский день, – тихо сказал он, но Тамила чувствовала, что это не так. Точнее, не совсем так. Она прекрасно понимала, что случилось что-то выбившее его из колеи, однако не могла определить, что именно.

– Работа, семья?

Богин криво усмехнулся и пробурчал:

– Работа. И семья. Всё в кучу, как это бывает. Разберусь.

Он говорил сухо и чётко, будто каждым словом давая понять, что тема закрыта и лучше не пытаться что-то разузнать ещё. Тамила же была слишком уставшей, чтобы приставать к нему с расспросами. Но всё же, когда пауза начала затягиваться, не удержалась:

– Кстати, а когда ты планировал зайти в ресторан? Ведь мы же договаривались…

Богин глянул на время, потом на неё:

– Всё произошло слишком быстро. Когда я собирался подойти, двери раскрылись, и ты уже выскочила оттуда.

– Спектакль провалился, – хмыкнула Тамила.

– Врёт, врёт и не краснеет, – думала она, глядя прямо в зелёные глаза. – Он что-то знает, но почему не говорит?!

Если раньше догадка лишь скользила по краю сознания, то теперь перешла в уверенность. Психолог что-то пытался скрыть, но ничего не получалось. И игра в партизана выходила из ряда вон плохо. Щит его невозмутимости был дырявым, и сквозь дыры виднелась растерянность и даже страх. Тамила вздохнула и поднялась со стула:

– Вот дура. У меня там ещё шоколадка есть, под коньяк можно было. Будешь?