Обратный отсчет - Кен Фоллетт

– Буду считать, что это комплимент, – улыбнулась она в ответ. – А где ты был?

– Найдется минутка поговорить?

– Конечно! – На самом деле ее ждало занятие по криптографии, но… но и черт с ним!

Стоял теплый сентябрьский денек. Вместе они шли по берегу пруда; Люк снял пиджак и закинул его за плечо.

– Как ты оказалась в УСС?

– Энтони Кэрролл меня сюда устроил, – ответила Билли. Назначение в Управление стратегических служб считалось престижным. – Сам он сюда попал благодаря семейным связям. Теперь он личный помощник Билла Донована. – Генерал Уильям Донован, по прозвищу Дикий Билл, был руководителем УСС. – До этого я год возила по Вашингтону одного генерала, так что была очень рада сменить работу. Энтони, когда закрепился, потихоньку перетащил сюда всех старых друзей из Гарварда. Элспет теперь в Лондоне, Пег – в Каире, а вы с Берном, кажется, были где-то за линией фронта?

– Во Франции, – ответил Люк.

– И каково там?

Люк закурил. Это что-то новенькое, отметила Билли. В Гарварде он не притрагивался к сигаретам.

Ответил Люк не сразу – и слова его прозвучали отрывисто и резко.

– Первый человек, которого я убил, был французом.

С болью в сердце Билли поняла, что Люк страдает и хочет выговориться.

– Расскажи, – попросила она.

– Это был полицейский, жандарм. Звали его Клод, как и меня. В сущности, неплохой человек. Ну, антисемит – но мало ли во Франции антисемитов! Да если уж на то пошло, и в Америке… Он вломился в деревенский дом, где собралась вся наша группа. На столе были разложены карты, у стены составлены винтовки, а Берн показывал французам, как устанавливать часовую бомбу. – Люк безрадостно рассмеялся. – Этот чертов идиот заявил, что мы все арестованы!.. Впрочем, нам все равно пришлось бы его убить.

– И что ты сделал? – прошептала Билли.

– Вывел его на улицу и выстрелил в затылок.

– О господи!

– Он умер не сразу. Еще с минуту корчился и хрипел.

Билли сжала его руку. Они пошли дальше по берегу пруда – рука в руке. Люк начал рассказывать другую историю, о женщине из Сопротивления, которую схватили и подвергли страшным пыткам. Слушая его, Билли плакала, и слезы блестели у нее на щеках под ласковым сентябрьским солнцем. День клонился к вечеру, а Люк все говорил, и рассказы его были один другого страшнее: взорванные автомобили, убийства немецких офицеров, гибель товарищей в перестрелках, еврейские семьи, от стариков до малых детей, которых загоняли, словно скот, в вагоны без окон и увозили неведомо куда…

Они гуляли уже часа два, когда Люк вдруг споткнулся, едва устояв на ногах.

– Господи, как же я устал! – пробормотал он.

Билли подозвала такси и отвезла Люка в отель.

Как выяснилось, он жил в «Карлтоне». Большинству военных такая роскошь была недоступна, но Билли вспомнила, что у Люка богатая семья. Он остановился в угловом номере. В гостиной стоял рояль, а в ванной то, чего Билли нигде прежде не видела, – второй телефонный аппарат.

Она позвонила и заказала куриный бульон, яичницу, горячие бутерброды и пинту холодного молока. Люк сел на диван и начал рассказывать новую историю, на сей раз забавную: как его группа пыталась устроить диверсию на фабрике, изготовлявшей посуду для немецкой армии.

– Представь себе, вбегаю я в огромный цех – а там человек пятьдесят таких здоровенных теток, стоят у печей и стучат молотками по формам. Я кричу: «Вон из здания! Мы сейчас все здесь взорвем!» А они только хохочут в ответ. Понимаешь, мне просто не поверили!..

Чем закончилась эта история, Билли так и не узнала. Появился официант с едой на подносе; Билли расплатилась, дала ему на чай, повернулась с подносом к Люку – и увидела, что он уснул прямо на диване.

Ей удалось растолкать его ровно настолько, чтобы отвести в спальню и уложить там на кровать.

– Не уходи! – пробормотал он и снова закрыл глаза.

Она сняла с него ботинки, ослабила ему галстук. Через открытое окно в спальню проникал легкий ветерок; вечер был теплым, и одеяло не требовалось.

Присев на краешек кровати, Билли долго смотрела на Люка и вспоминала пустынную ночную дорогу из Кембриджа в Ньюпорт, почти два года назад. Протянув руку, она нежно погладила его щеку тыльной стороной мизинца – совсем как тогда. Он не пошевелился.

Билли сняла шляпу и туфли, поколебавшись мгновение, скинула и костюм. В одном белье и чулках она легла с ним рядом, обняла его худые плечи, положила голову себе на грудь.

– Теперь все хорошо, – прошептала она. – Можешь спать, сколько хочешь. Когда ты проснешься, я буду здесь.

Наступила ночь. Похолодало. Билли закрыла окно и укрыла Люка и себя покрывалом. Вскоре после полуночи, все еще обнимая его, она заснула.

На рассвете, проспав уже часов двенадцать, Люк проснулся и пошел в ванную. Пару минут спустя вернулся, уже в одном нижнем белье. Снова лег рядом и крепко ее обнял.

– Я кое-что забыл тебе сказать, – прошептал он. – Кое-что очень важное.

– Что же?

– Там, во Франции, я все время думал о тебе. Каждый день.

– Правда? – прошептала она.

Но Люк не ответил – он снова погрузился в сон.

Билли лежала, глядя в светлеющее небо за окном, обнимая Люка и думая о том, как там, во Франции, ежечасно рискуя жизнью, он думал о ней, – и сердце ее готово было разорваться от счастья.

В восемь утра она вышла в гостиную, позвонила в Корпус Кью и сказалась больной. Впервые больше чем за год военной службы она решилась прогулять, сославшись на болезнь. Затем она приняла ванну, причесалась и оделась. Позвонив, заказала себе кофе и кукурузные хлопья. Официант назвал ее «миссис Люкас». Билли была рада, что это мужчина, – женщина заметила бы, что у нее нет обручального кольца.

Билли думала, что запах кофе разбудит Люка, но тот все спал. Она прочла «Вашингтон пост» от корки до корки, даже спортивные страницы, а затем, найдя в номере бумагу и чернила, села писать письмо матери в Даллас, когда дверь спальни отворилась и вышел Люк: сонный, взъерошенный, с сизой щетиной на подбородке. Билли радостно улыбнулась ему.

– Сколько я проспал? – смущенно спросил он.

Билли взглянула на свои наручные часы. Был уже почти полдень.

– Часов восемнадцать.

Она смотрела на него неуверенно, не понимая, что делать дальше. Рад ли он тому, что она здесь? Смущен? Может быть, хочет, чтобы она поскорее ушла?

– Господи боже! Я целый год так не спал! – Он потер глаза. – И ты все время была здесь? Выглядишь свеженькой, как огурчик.

– Я тоже немного вздремнула.

– Ты осталась со мной на всю ночь?

– Ты ведь сам меня попросил.