Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570  - Виталий Пенской

Скорому началу боевых действий препятствовала и сохраняющаяся нехватка денег в великокняжеском скарбе. А.Н. Янушкевич отмечал в своем исследовании, что «серебщина собиралась со значительным опозданием: за 1556 г. добиралась в 1561 и 1563 гг., за 1561 г. дошла до скарба лишь в 1563 г. и собиралась еще в 1564 г.», в результате чего «в 1564–1565 гг. в сборе налогов наступил настоящий кризис», ибо «поступления по сравнению с 1563 г. снизились соответственно на 40 и 25 %»560. В итоге бюджетный дефицит стал хроническим – если в 1563 г. он был сверстан с нехваткой 477 коп грошей (мизерная сумма по сравнению с предыдущим годом, когда дефицит составил 66 377 коп грошей), то в 1564 г. он составил уже 16 769 коп грошей561. При пустой казне активизировать боевые действия было затруднительно.

Одним словом, желание литовских властей использовать должным образом и как можно скорее эффект Ульской победы столкнулось с непреодолимыми препятствиями. Москва не испытывала в такой степени затруднений, подобных литовским. Связано это было, на наш взгляд, с тем, что политический организм Русского государства, в отличие от литовского, эволюционировал в ином направлении, и к середине XVI в. в нем сложилась система отношений, которая позволила Ю.Г. Алексееву назвать его «земско-служилым – русским вариантом централизованной монархии позднего средневековья»562. Правда, без трений не обошлось, и если Москва пока не столкнулась в полный рост, как Вильно, с разногласиями между шляхтой и магнатерией и столкновением партикулярных интересов, сводившими на нет военные усилия Литовского государства, то у нее были другие проблемы.

Нет, сказать, что в московском обществе не сталкивались интересы разных социальных групп и слоев, провинции и столицы, нельзя, но пока они более или менее успешно гасились, в том числе за счет привлечения «земли» к управлению государством на низовом, местном уровне и успешной внешней политики. Но для Москвы, для Ивана Грозного опаснее была другая проблема – рост напряженности внутри неоднородной по своему составу и происхождению московской правящей элиты, жадной толпой собравшейся у трона и раздираемой борьбой за власть и влияние при дворе. Достигнутый было с большим трудом в конце 1540-х гг. консенсус дал первую трещину в 1553 г., во время кризиса, вызванного тяжелой болезнью Ивана Грозного. В конце же 1550-х – начале 1660-х гг. эта трещина продолжила углубляться, в том числе и из-за нарастающего вала внешнеполитических проблем, вызванных допущенными царскими советниками ранее, в годы юности и молодости Ивана, ошибками. Попытка окончательно разрешить татарский вопрос, которая привела к резкому обострению русско-крымских отношений и полномасштабной, хотя и необъявленной, «войне двух царей», явно зашла в тупик, а Ливонская война 1558–1561 гг., хотя и закончилась успехом, однако немало поспособствовала росту напряженности в отношениях с Великим княжеством Литовским. И после того, как московские предложения о заключении «вечного мира» и антитатарского союза были отвергнуты Вильно, а затем закончились неудачей переговоры о продлении перемирия и началась еще одна война, то в полный рост встал вопрос: кто виноват и что делать в сложившейся ситуации? К несчастью, 31 декабря 1563 г. скончался митрополит Макарий, весьма влиятельная на московском политическом Олимпе фигура, который своим авторитетом сдерживал накаляющиеся страсти. Неудача зимней кампании 1564 г., поражение на Уле и бегство в Литву в апреле 1564 г. князя А.М. Курбского563, занимавшего чрезвычайно ответственный пост юрьевского наместника (фактически главы царской администрации в русской Ливонии), вне всякого сомнения, способствовали росту напряженности в отношениях между Иваном Грозным и оппозиционно настроенной по отношению к царю и его политике частью московского боярства564. Как результат – по Москве в начале 1564 г. прокатилась волна казней и опал565.

Однако эти репрессии никак не сказались на работе московской военной машины. Как обычно, в Разрядном приказе были составлены росписи воевод и голов в города и крепости в Ливонии, на литовской и на крымской «украйнах», в «польских» городах566, причем главное внимание было уделено развертыванию полков на «литовской украйне», Согласно этой росписи (которая потом редактировалась и переписывалась), в Вязьме разворачивалась 5-полковая рать во главе с князем И.Д. Бельским (похоже, самая сильная рать). Великолуцкая рать во главе с князем И.Ф. Мстиславским также состояла из 5 полков, равно как и калужская рать под водительством большого воеводы князя В.М. Глинского, тоже далеко не последнего человека при московском дворе567. Мы бы оценили общую численность этих полевых ратей (без учета гарнизонов городов вдоль русско-литовского порубежья) ориентировочно в 25–30 тыс. «сабель» и «пищалей». И в том, что эти рати будут собраны в срок и будут готовы исполнить любой приказ из Москвы, сомневаться не приходится.

Какие силы могло противопоставить этим действительно «тьмочисленным» ратям (которых должны были усилить еще и татарские отряды) литовцы? Литовское командование снова, как и прежде, могло рассчитывать лишь на наемников (относительно, ибо их боеспособность зависела от регулярной выплаты жалованья) и панские почты. Однако, как уже было отмечено выше, финансовые проблемы обусловили и проблемы с поддержанием на должном уровне численности наемных рот, в особенности литовских. Последние получали стабильно жалованье (в особенности это касалось конных) меньшее, чем их польские собратья по оружию, и это притом, что обещанные мизерные ставки жалованья (всаднику на Виленском сейме 1563 г. было обещано выплачивать раз в квартал летом 3,5 копы грошей, а зимой на полкопы больше568) выплачивались, как правило, с задержкой569. Надо полагать, что отмеченная в псковской летописной традиции военная активность литовцев на Псковщине весной – летом 1564 г. («а на весне м по летоу литовскиа люди приходили многажды псковскиа волости воевати по роубежу»570) была как раз и связана с тем, что, не получая от великокняжеского скарба «заслужоного», размещенные в отошедших к Литве ливонских замках наемники стремились в ходе этих набегов совместить приятное с полезным571. К этой же серии набегов можно отнести и предпринятый князем Александром Полубенским из Володимерца (Вольмара, совр. Валмиера) набег на окрестности Юрьева в конце июля того же 1564 г. «Того же лета, июля в 20, – писал псковский книжник, – Литва Полубенской князь Александр из Володимерца воевали юрьевскиа волости один день до обеда, и повоевал верст на пятьдесят, а было их с пол 2000 (т. е. полторы тысячи. – В. П.)…»572

Но военное счастье переменчиво. Московские гарнизоны на псковском порубежье не остались в долгу. Себежский воевода Василий Вешняков погромил в августе со своими и псковскими детьми боярскими под псковским пригородом-крепостью Красным городком литовцев, «тех которые многажды ходили воевати и во Псковщиноу и в Немецкой земли»573. И под занавес летней кампании юрьевский воевода и наместник боярин М.Я. Морозов, сменивший беглого Курбского, отправил в Ливонию, «в Неметцкие пригородков волости», воевать их и разорять князя Дм. Кропоткина с ратными людьми. «И воевали много, – резюмировал псковский книжник результаты действия отряда Кропоткина, – а сами вышли здорово»574.