Кто я такой, чтоб не пить. Собрание произведений. Двадцать первый век - Михаил Жванецкий

– У меня были какие-то желания. Теперь их нет.

– Ну, может быть, насчет посуды я был излишне категоричен.

– Нет. Все правильно.

– И насчет родителей можно как-то согласовать.

– А помада?

– Ну, в сущности, не страшно.

– А то, что вы мне не нравитесь?

– Ну, это исправимо.

– Вот и исправляйтесь.

И ушла.

Он все время говорил в рифму.

Плевался, негодовал.

Но ничего не мог сделать.

«Забота моя такая. Работа моя такая. Жила бы страна родная. А я уже как-нибудь. Приходите, приносите, не забудьте, уносите».

Как он проклинал себя, но исправиться не мог.

И, что интересно, стихи у него не получались.

Он ей очень нравился.

Она позвонила ему и сказала, что у нее есть два билета в театр.

Билеты сейчас дорогие.

Он пошел с ней.

У театра она сказала, что пошутила, что нет у нее никаких билетов.

Он честно сказал:

– Вас сейчас оставить или проводить куда?

Она сказала: «Оставьте сейчас».

И он ушел.

А билеты у нее, конечно, были…

Телеграмма и муж пришли одновременно.

Жена читает телеграмму:

«Приехать не могу! Встречать не надо. Не знаю, когда выеду. Тут такое произошло. Я не вернусь. Устраивай свою жизнь. Успокой детей. Андрей».

– Как хорошо, что ты приехал. А когда ты послал эту телеграмму?

– Не обращай внимания.

– Ну, слава Богу.

Она любила задавать сразу несколько вопросов.

Он ухитрялся отвечать.

– Ну где ты? Как ты? Что с тобой? С кем ты сейчас? Как мама? Где Митя? Почему не звонишь? Как погода? Много ли людей в Аркадии? Как музыка?

– В Одессе! Так же. Ничего. С той же. Приболела. В спортзале. Через день. Пасмурно. Не так много. Ревут, сволочи.

Она долго пыталась соотнести ответы.

Потом говорила «тьфу» и бросала трубку.

Так он ее перевоспитал.

Они встретились случайно. Прошли.

Стали оглядываться. Улыбаться.

Опять подошли друг к другу. Улыбаются.

– Где я вас видел?

– Вы арестованы.

По утрам я и он читали газеты. Прочитав газеты, брались за книги.

Потом я писал. Он решал кроссворды.

В час дня мы обедали.

После обеда спали.

Я у себя.

Он у себя.

Хотя ему было неудобно.

Дело в том, что я был в санатории, а он сидел в кабине крана напротив, и ему страшно мешали рычаги. Все это происходило в советское время отдыха. Санаторий был имени Орджоникидзе.

А стройка называлась «Ударный труд».

Позвонил он как-то себе домой 156–86–32. И в шутку спросил:

– Жванецкий дома?

Женский голос ответил:

– Да. Сейчас позову.

Он побелел.

Ему ответили:

– Да. Я вас слушаю… Алло…

– Э-это Жванецкий?

– Да. Что вам?

– Ничего. Я насчет текста для выступления.

– Завтра позвоните в одиннадцать.

– Хорошо.

На завтра тот от встречи отказался, но монолог прислал по электронной почте. Монолог явно в стиле. И, что самое страшное, очень неплохой.

«Теперь нас двое», – подумал он и записался на прием к психиатру.

Как я умирал на одном концерте.

Я на сцене.

В первом ряду пара.

Он и она.

Я начинаю говорить – они начинают говорить.

Я замолкаю – они замолкают.

Я им шиплю: «Замолчите!»

А они и после этого говорят.

Я чуть не заплакал, испортил все произведения, проклял все на свете, ушел со сцены, спросил: «Кто это?»

Мне сказали: «Это иностранец с переводчицей».

Что такое неловкость? Я хотел бы вам рассказать. Он подошел ко мне в Сан-Франциско в ресторане, в красивом костюме, в галстуке. Обаятельный. Интеллигентный, богатый, молодой. Боже мой!

– Я обожаю вас, – сказал он мне, а не я ему. – Я с двенадцати лет вас слушаю. Я вырос на ваших произведениях.

– Ну приходите на концерт, – сказал я, а не он.

Господи! Как он скис, Господи!

– Да? А когда? Сейчас я запишу… У меня нет ручки…

– Вот у меня…

– Сейчас…

Мы разошлись, как и сошлись.

Он подсел за столик, где сидела симпатичная одинокая девушка над чашечкой кофе.

Он был примерно моего возраста, примерно моего роста, звали его примерно так же, и говорил примерно как я. Ничего нового он ей не предложил.

Он угостил ее вином, шоколадом.

Они познакомились.

Он заказал что-то еще и еще что-то и спросил телефон.

Она неожиданно громко продиктовала свой телефон, и свое свободное время, и когда и куда она выезжает, и где остановится, и как ее зовут. И где ее искать.

Он обернулся.

Еще человек пять записывали эти данные.

Ему опять стало тошно, потому что он опять заплатил за всех.

– До свидания, Мариночка, я пойду.