Мышка для Тимура - Мария Зайцева

Все вернулось на круги своя.

Золушка возвратилась к очагу и принялась привычно убирать золу.

Оказалась там, где ей самое место. Да?

Глупая Золушка, начитавшаяся сказок… Глупая Мышка, решившая, что кот ради нее прекратит игры и охоту на других мышей.

Позволившая с собой не просто поиграть… Позволившая себя сожрать.

Поделом тебе, глупая, глупая Мышка…

Когда глаза закрыты, все вокруг кажется эфемерным, все кажется сном. Чужие руки, чужие прикосновения, шепот, стакан, всунутый в руку…

Это все не на самом деле. Это не в реальности, надо просто закрыть глаза.

Закрывай глаза, Мышка.

— Ви-и-ик… Ви-и-ика-а-а…

Дикая мешанина образов, почему-то расцвеченных красным, крутится перед глазами вертолетными лопастями.

Так вот вы какие, вертолетики… Первый раз в моей жизни такое. И это, наверно, даже приятно, голова так кружится славно… Вот только тошнит. И стон этот рядом, словно привидение ноет и ноет, ноет и ноет…

— Ви-и-и-и… Ай…

Стон обрывается грохотом, на который, волей-неволей, приходится открывать глаза.

Тупо упираюсь взглядом в обшарпанные обои. Где это я?

И откуда опять эти гребанные стоны? Надо найти привидение, и, нахрен, упокоить уже, чтоб не мучилось…

Разворачиваюсь на раздражающий звук и вижу вяло шевелящееся на полу тело. До этого оно, похоже, лежало рядом со мной на продавленном диване.

Моргаю, пытаясь понять, кто это. Морщась от яркого света, сажусь на диване. Усилим воли торможу ускорившиеся вертолетики. Потом. Все потом. Сначала оценка реальности.

Так. По виду — съемная комната, похожая очень на ту, в которой я жила когда-то. Грязновато, обшарпано, старая мебель.

Какого хрена я вообще тут?

— Ви-ка… Вик… Бля… Дай воды…

Тело поднимает голову, и мне, наконец, удается его идентифицировать. Сашка, приятель Валерки.

И какого хера происходит?

Закрываю глаза, открываю… В голове пустота. Полная. Звенящая болью.

Последнее воспоминание — Тимур, сидящий в випе, и ласково жмущаяся к нему красотка.

Тут же начинает тошнить, и я бегу в ванную.

После объятий с унитазом становится существенно легче, умываюсь ледяной водой, морщась от брезгливости, протираю туалетной бумагой заляпанное зеркало, чтоб посмотреть на себя.

И вот лучше бы не смотрела.

Глаз-то все равно не видать. Монгольская дева, бляха муха. Губы распухли, словно… Целовалась много… Я? Я? Паника накатывает жуткой волной, начинаю торопливо осматривать себя.

Фух… Нет, полностью одета, трусы на месте, кроме распухших губ — никаких признаков моего внезапного сумасшествия.

Прополаскиваю рот, приглаживаю лохматую голову… Контрольно щурюсь в зеркало. Красотка, чего уж там.

Иду на кухню, хватаю чей-то чайник, в котором плещется вода, прополаскиваю под краном стакан. Долго пью воду.

В голове наступает прояснение. И вот это прям зря. Потому что это вчера я была в коматозе от ситуации с Тимуром и его внезапного предательства. А сегодня… Сегодня я в себе уже. Настолько, что лучше бы как вчера — в коматоз опять. Пожалуй, я начинаю понимать, как на таблетки успокаивающие, например, подсаживаются. Неплохой способ не-быть. Просто заглушить боль, забыть о ней. Ни о чем не думать, ничем не болеть…

Но у меня другой склад характера. Не получается надолго отключаться.

Тимур… Интересно, он меня искал? Где мой телефон?

Захожу в комнату со стаканом воды, выливаю половину на вяло стонущего на полу Сашку, а остаток сую ему в руку.

— Давай, приходи в себя, урод.

Голос у меня низкий почему-то, хриплый. Словно кричала много… Или плакала… Наверно, кричала. Плакать я не собираюсь. Не мое это.

Наблюдаю, как Сашка со стоном садится на полу, трет мокрое лицо дрожащей ладонью, пьет воду.

Жду, когда поднимет на меня взгляд.

— Ну, рассказывай, чем напоил меня вчера?

— Отвали… Мне плохо… — Сашка пытается встать, с третьей попытки ему это удается. Я не мешаю идти по знакомому маршруту до туалета, раковины и, наконец, кухни.

За это время заливаю еще чайник, кипячу, нахожу чьи-то пакетики чая.

Мерзость страшная. Отвыкла я от этого. Бляха муха, как быстро привыкаешь к хорошему, перестаешь это ценить… И одного вечера хватает, чтоб вернуться с небес на землю…

Телефона моего нет в квартире, и уже вспомнила, куда его дела.

Раздолбала об асфальт.

Где-то у очередного кабака, в который мы с Сашкой завалились этой ночью.

А перед этим я говорила с Тимуром…

Он что-то рычал… Сначала озабоченно, потерял меня, урод, да… Потом злобно, потому что услышал за заднем плане мужской гогот и музыку.

— Мышь… Ты чего творишь-то? Мышка? — неожиданно тихо и растерянно спросил он.

Меня эта растерянность в голосе так почему-то резанула, так разозлила… Что я творю, значит? А ты? Ты чего творишь? Ты же обещал! Обещал же! Зачем из меня дуру делать? Зачем врать? Ну перестала нравиться, скажи! Просто скажи! Мы же договаривались!

Я хотела ему это все выплеснуть… Хотела. Но почему-то не могла. Слезы текли постоянно по щекам. Наверно, от выпитого. От той дряни, что дал Сашка, а я, дура, в себя влила…

— Развлекаюсь я! — не понимаю, почему именно эта фраза вылетела… Захотелось сделать больно. И, судя по тишине в трубке, мне это удалось вполне. Хотела еще что-то сказать, но тут вперся Сашка, обнял меня, заорал в ухо:

— Ты чего, Вик? Это твой папик? Скажи, что будешь утром!

Я извернулась, оттолкнув придурка куда-то в толпу, вышла на улицу, глотнула летней свежей ночи. Но в голове не прояснилось. Наоборот, как-то все хуже стало. Муторней.

— Это кто, Мышь? — голос Тимура можно было вместо лезвия к рукоятке ножа приматывать, — ты где? Я сейчас приеду и мы поговорим.

— Пошел ты нахер! — заорала я, пытаясь сглотнуть эту боль, которую он своим тоном причинял, — ты мне — никто, понял? Права не имеешь меня ограничивать! Я же тебя не ограничиваю!

— Мышь!

Но я больше не желала слушать его. Боль требовала выхода, и я кинула на асфальт смартфон и долго с удовольствием била его пяткой, пока не разломала на кучу мелких деталек. После этого запнула все в кусты и вернулась обратно в кабак.

Сашка встретил меня у входа, смеясь, потащил в другое место.

Сунул по пути какую-то фигню в жестяной банке, я выпила, потому что было уже плевать на все. Упоительное желание саморазрушения накрыло с головой настолько, что, кажется, предложи мне кто-то что-то плохое сделать… Я бы не задумалась, сделала… Просто, чтоб прекратить это все, наконец. Перестать болеть.