Жизнь спустя - Юлия Добровольская

Планируя с утра день, мы изыскивали способ побольше быть вместе. Сеня делал всё, чтобы избавить меня от неблагодарных житейских забот, отвлекавших от «верстака». От магазинов и кухни меня избавляла приходящая Наталья Михайловна, за долгие годы службы у нас ставшая родным человеком. (Она жила с семьёй дочери, но там её заставляли платить за газ и за свет).

– Я буду ходить к вам бесплатно! – заявила она, когда я осталась без Сени.

Я тяжело переживала утрату – со слуховыми галлюцинациями (чу, повернулся его ключ в замке!), с жестокой бессонницей.

После похорон какое-то время у меня ночевала Валя Исакович. Оставшись одна, я не отличала дня от ночи. Выход из туннеля забрезжил после одного случая. Ранняя весна, сумерки. Явственно послышался тихий стон, первая мысль – стонет Сеня… Вот опять, опять… Наверное, я схожу с ума. Долго сидела, прислушивалась, потом пошла на звук: стон от стены, под потолком… Всё отчаяннее: выпустите! Звоню в аварийку, мне грубят, хихикают, ёрничают. А у меня внутри всё дрожит. Господи, это Сенина душа рвётся…

Наконец явились два парня – слесари. Один залез на лестницу, стал колупать стену и отколупал… решётку вентиляции; зубилом выколупал её, сунул руку по локоть и вытащил полуживого, в паутине, голубя. Бедняга сразу умолк. Пить не хочет. Унесли…

С того дня я стала понемногу оттаивать. Отвечать на звонки, видеть людей.

Решилась на неподъёмное для меня дело: сдать экзамен на права. (Сеня всегда возражал: зачем, если есть я!) Сдала. При моём техническом кретинизме это был подвиг. Готовилась, как к защите диссертации. Кто-то из знакомых присвистнул:

– А мы держали тебя за хрупкую блондинку!

Вентури писали, обещали приехать. И вот звонок из гостиницы «Пекин»:

– Мы в Москве! Когда увидимся?

К ним от иностранной комиссии СП приставлен референт по Италии Афанасий – большой путаник: из-за него они никак не могут до меня добраться. Встреча поневоле откладывается до их возвращения из Киева.

Я заподозрила неладное. И как в воду глядела. Дело в том, что меня четвёртый год не пускали в Рим за премией. Моя благодетельница, переводчица с чешского и секретарь партбюро переводчиков Тамара Аксель, буквально притащила меня к секретарю СП Маркову – провентилировать вопрос. Марков ответил однозначно:

– Итальянская сторона перед тем, как присудить премию, должна была согласовать с нами…

Я, ни слова не говоря, встала и ушла.

Моравиа предложил:

– Хочешь, я задам им перцу – напишу статью в «Коррьере делла Сера»?

– Нет, нет, будет хуже.

Таков был фон, на котором протекал второй визит Марчелло и Камиллы. По возвращении из Киева, в субботу утром они звонят из «Пекина»:

– Мы вернулись. Что дальше?

– А дальше приходите к часу обедать!

Немного погодя звонит Афанасий:

– Значит, мы сегодня обедаем у вас?

– У меня будут обедать только мои друзья Вентури, – с натугой выдавливаю я, известная своим гостеприимством, – а вы, Афанасий, как-нибудь в другой раз…

– Ну тогда будет только переводчик!

– Нам не нужен переводчик, я умею говорить по-итальянски.

– Он уже выехал.

– Как выехал, так и уедет.

Афанасий упорствует. Тогда я срываюсь:

– Вам что, надо написать рапортичку?!

– Юлия Абрамовна, вы меня обижаете… Ладно. Тогда обещайте, что не будете говорить с ними о премии!

– Вы ещё будете меня учить, о чём мне говорить!

Я знала, что существует неписаное правило: переводчики художественной литературы, принимая своих авторов, обязаны терпеть соглядатаев. А я не желаю.

Звонок в дверь: явился переводчик. Я его выпроваживаю. Звоню Марчелло. Он слышал, как Афанасий со мной разговаривал, кое-что усёк, и забеспокоился:

– У тебя из-за нас будут неприятности!

– Наплевать. Приходите!

Пришли, вкусно пообедали, хорошо посидели.

Избежать скандала, конечно, не удалось. Назавтра – Тамара Аксель:

– Что ты натворила? В Иностранной комиссии точат на тебя зубы. Главный возмущён: «Неужели у Добровольской не нашлось лишней тарелки борща!»

Я нарушила табу. Марчелло до сих пор не может забыть этой истории и того, как Афанасий на Украине не просыхал: с утра поллитра, после обеда коньячок, на ночь опять водка и так всю дорогу.

В том же духе был его визит к ним в Италии. Афанасий сопровождал двух членов из СП, специалистов по военной прозе, и напросился в гости к Вентури, с ночёвкой. Вилла Кампале, среди живописных холмов Монферрато, доставшаяся Камилле от деда-дипломата, вместительная, у Марчелло не хватило духу отказать. На рассвете в гостиной послышались шаги; Марчелло с Камиллой, в халатах и шлёпанцах, прокрались вниз и перед ними предстал Афанасий, опустошавший бар.

Он умер от цирроза печени.

Альерто Моравиа был пронзительно умён, обо всём на свете наслышан, невероятно начитан. В частности, не пропустил ни одной книги воспоминаний советских невозвращенцев, включая «Я выбрал свободу» Кравченко, в чём признался, думаю, мне одной, ибо лидеру прогрессивной итальянской литературы эти знания были противопоказаны.

Был он сух, рационален, как суха и рациональна его проза. Лучшее, что он написал после бестселлера «Равнодушные», это «Римские рассказы», дань неореализму, и африканские путевые заметки «Какого ты племени?». Неуёмный путешественник и неутомимый ходок, несмотря на хромоту – последствие многолетнего костного туберкулёза. Лёгкий, сухощавый, ловко загребая хромой ногой, он не просто ходил или шагал, он устремлялся.

Был скуповат. Отчасти этим я объясняла его сиюсекундную готовность принять участие в съезде советских писателей: как раз на этот период у него была запланирована поездка в Монголию, выбирать натуру для будущего фильма, таким образом, за счёт Союза писателей, он экономил путевые расходы.

Мне, как переводчику его книг, предстояло его опекать.

С Моравией приехал молодой, разбитной кинооператор Андреа Андерман. Как рыба в воде в любой точке земного шара, он мгновенно, ещё в Шереметьеве, сообразил, что тут всё иначе, и крепко уцепился за меня.

На съезде я разглядела массивного монгола, представилась и представила ему Моравию. Монгол оказался председателем монгольского союза писателей. Он немедленно получил «добро» своего руководства и пригласил знаменитого на весь соцлагерь разоблачителя гнилой западной буржуазии Моравию, вместе с Андерманом, в Улан-Батор в качестве почётных гостей (стало быть, на дармовщинку).

Удовольствие было немного омрачено известием о том, что отсидеться не удастся, на съезде придётся выступать, причём, выступление представить накануне, в письменном виде.