Смерть и прочие хэппи-энды - Мелани Кантор

– На хрен! На хрен, на хрен, на хрен, НА ХРЕН!

Мы визжим от смеха, держась друг за друга и подпрыгивая, как пара сумасшедших детей.

Я прислоняюсь к стене, держась за ноющие бока.

– Боже, как хорошо!

– Охренительно хорошо! – кричит Изабель, переведя дыхание, и улыбается. Ее лицо неуловимо меняется. – О, почему нам понадобилось столько времени, чтобы стать сестрами? Ведь это так весело.

– Мне нужно было написать это письмо много лет назад, – говорю я.

– А теперь у тебя эта проклятая болезнь. Вали прочь, паразит! Оставь мою сестру в покое!

– Спасибо, Изабель! Надеюсь, это сработает.

– Отлично. Тогда, возможно, ты у меня в долгу. – Она напускает на себя жеманный вид и тянет девичьим жалобным голоском: – Может, все же повидаешься с Барри?

Я таращусь на нее:

– Ты шутишь, да?

– Типа того… Да не волнуйся! Конечно, шучу. И да, я вляпалась в эту историю, бла-бла-бла. Замечание принято.

Я с облегчением улыбаюсь:

– Но я здесь, на случай если тебе понадобится с кем-то поговорить. По крайней мере, пока.

– Я знаю. – Изабель целует меня в щеку. – Оставайся здесь, малышка! А теперь я должна идти и быть взрослой, и забрать детей, которые называют меня мамочкой. Расскажи потом о своих выходных. Надеюсь, все пройдет сказочно.

Я смотрю, как она уходит. Мне никогда еще не было так грустно видеть, как она уходит.

Рокот автомобиля возвещает о прибытии Гарри еще до того, как он звонит в дверь. Один раз, потом два. Я в последний раз прополаскиваю рот, запихиваю средство для полоскания в сумку и бегу к двери. Быстро глянув на себя в зеркало, дабы убедиться, что глаза не налиты кровью, я открываю дверь, готовая идти. Гарри закутан в темно-синий шарф, и его лицо мгновенно действует на меня волшебным образом. Я чувствую счастье – и волнующее предвкушение. Это особое лечение, предназначенное, чтобы помочь мне забыть о плохом, и я собираюсь испробовать все возможное, чтобы оно сработало.

Вчера утром я позвонила в кабинет врача, чтобы сообщить, что собираюсь в спа-салон, и спросить, нужно ли мне чего-нибудь избегать.

Меня соединили с медсестрой, которая проверила мои записи и ответила, что мне, вероятно, следует избегать саун и джакузи – всего, что связано с большим количеством тепла или может содержать бактерии. Но во всем остальном, уверенно сказала она, это пойдет мне на пользу. Все, что помогает улучшить мое душевное состояние, так же полезно, как любое лекарство.

Я заверила, что мое душевное состояние довольно бодрое, и медсестра сказала, что рада за меня. Она понятия не имеет, что мое душевное состояние называется «Гарри».

– Моя любимая Салли! – говорит он. – Твой экипаж ждет тебя, – он указывает на сверкающий «РейнджРовер». – Зацени!

– Это твой? – удивляюсь я.

– На выходные. Не могу же я посадить тебя в старый драндулет. Я не хочу, чтобы тебе стало еще хуже.

– О Гарри! – Я подскакиваю к нему и целую в щеку. – Это так мило.

Гарри открывает передо мной дверцу, берет мою сумку и кладет в багажник.

– Интерьер тут как в самолете, – замечаю я, когда он забирается в салон.

– Наверное, я мог бы к этому привыкнуть, – улыбается он, – но не хочу сдавать свою старушку.

– Конечно, нет.

Спустя десять минут пути я интересуюсь:

– Ну, признавайся, куда ты меня везешь?

– Да брось, это сюрприз, – отвечает Гарри, – тебе придется подождать, пока мы не приедем. Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь, я открою люк, чтобы подышать воздухом?

– Нет, все прекрасно. Просто роскошно.

Думая, что буду страдать в старом драндулете, я прихватила с собой жестяную коробку леденцов, которые мои родители всегда брали с собой в дорогу. Я роюсь в сумочке и, вытащив ее, пытаюсь отвинтить крышку.

В нашей семье это было целым состязанием. Я будто слышу голос Изабель в своей голове:

«Дженнифер, отдай это мне! Ты все равно не откроешь».

«Нет. Она уже тронулась, я почти открыла».

«Отдай его своей сестре, Дженнифер. Теперь ее очередь. Ты уже достаточно долго пытаешься», – это уже моя мама.

«Та-дам!» – восклицает Изабель, когда сахарная глазурь вырывается клубами сладчайшего белого дыма.

«Но это благодаря мне она тронулась!»

– Над чем ты смеешься? – спрашивает Гарри.

– Ничего особенного. Это леденцы для дороги, хочешь?

Гарри косится на жестянку.

– О Боже, я не пробовал таких уже много лет. Родители всегда брали их с собой в дальние поездки.

– Как и мои, – подхватываю я. – Эти и еще «Драмамин»[33]. Мама никогда не расставалась с отвратительным розовым «Драмамином». Тебе какого цвета?

– Красный, пожалуйста.

– Красные мои, – заявляю я, немедленно пожелав то, что всегда предназначалось для Изабель. И жадно хватаю красный леденец. Интересно, раньше они казались намного больше. – За них я готова драться.

Гарри фыркает:

– Ты говоришь совсем как мой брат!

– Точнее, как моя сестра.

– Ладно, раз так, я возьму фиолетовый.

Я кладу фиолетовый леденец ему в рот, и его губы покрываются сахарной пудрой. Я улыбаюсь – он выглядит очаровательно глупо.

– Оближи губы, – советую я, и он облизывает. – А теперь дотронься языком до кончика носа.

Гарри пытается сделать это, и я смеюсь:

– Какой ты послушный мальчик этим утром.

– Очень смешно, – отзывается он. – Но приятно видеть тебя счастливой.

– Иногда самые простые в жизни вещи приносят самую большую радость. Леденцы и клоуны.

– Ага, – говорит он, – я помню твою любовь к комедиям.

Я про себя отмечаю, что мы направляемся на юг.

– Мы едем в Брайтон?

– Возможно, – уклончиво отвечает Гарри, усмехнувшись.

– «Ох, мне нравится на море, ох, мне нравится на море»[34], – напеваю я. Счастье, счастье, счастье!

– «Я люблю бродить по набе, вдоль по набе, вдоль по набе!» – подхватывает он. – Но сегодня – день для особых удовольствий. Может, море будет потом.

Вскоре он сворачивает на широкую подъездную дорожку, и мы едем по элегантной аллее деревьев. В отдалении виден прекрасный величественный дом, вроде тех, которые можно встретить в пыльных журналах «Сельская жизнь», оставляемых в нелюбимых мною приемных врачей.