7 причин сожалеть - Дарья Тоин

и больше округляются.

Никита оперативно повторил за отцом и кинул этот сомнительный инвентарь нашей безопасности мне. И я даже его поймала... Правда, покосилась наверх, разглядев там очертания машины...

— А может, я...

Опять не дали договорить, резко рванув вперёд. От чего меня развернуло и дёрнуло к реке. Под ногами снова захрустели ракушки, но с каждым чёртовым шагом земля под ногами становится всё больше и больше похожа на месиво...

Как там пел Никулин?

"Меня засосала опасная тpясина...

Есть время взглянуть судьбе в глаза"*

Ха! Они даже не думают останавливаться. Хлюпанье сапог слышится всё отчётливее, ноги становится передвигать все сложнее. Сапоги всё норовят соскользнуть с моих ног и остаться прямо посреди этого кошмара...

Речка оказывается неглубокой, едва доходит до голенища, но мне всё равно хочется выть и прыгнуть к кому-нибудь на ручки, лишь бы больше не утопать в этом болотце.

Посмотрела по сторонам, решив хотя бы насладиться природой. Немного подальше плещутся рыбки... стоп, кажется, там глубоко.

Когда всё это уже закончится?

Никита впереди будто порхает, разбрызгивая каждым шагом воду. Он явно доволен происходящим... Верно, мне бы вес восьмилетнего мальчика.

— Вы часто так выбираетесь?

Никита отвечает, продолжая идти за Артёмом.

— Не очень, раз в пару месяцев.

"Не очень"? Нет, всё же я та ещё домоседка.

Его отец наконец вышел на тот берег, подгоняя нас следовать за ним. Веревка не даёт и шанса на своеволие, больно врезаясь в руку. Поскорее бы это все закончилось..

Снова чувствую берег под ногами, снова боюсь оставить здесь сапоги, из последних сил бегу вперёд и падаю прямо на поваленное дерево. Божечки, глубоко выдыхаю, посмотрев на них. Можно я тут останусь?

Артём сматывает глубок, всё также не говоря и слова. А мне хочется делиться впечатлениями, хочется смеяться, преодолев впервые что-то серьезное... Но...

Никита садится рядом, смотря нам под ноги. Сапоги облеплены песком и даже немного хлюпают. Боюсь представить, что было бы с моими кроссовками..

Хотя, в них я не ступила бы даже на камыш.

Где-то там осталась их машина, её силуэт еле различим. Небо озарилось розовым закатом, и меня всё сильнее сковывает мысль, что добираться до "крыши над головой" придется в темноте.

— Никит, а долго ещё?

— Не, тут меньше километра.

Километр? В лесу? В темноте? Да я в трёх березах потеряюсь... Смотрю на смотанный клубок, что Артём запихивает обратно.

Нет, все же... Какой он красивый... Его внешность с этой средой нисколько не резонирует, и это странно. Даже в деловом костюме в этого делового дядечку хочется чем-нибудь запустить, чтоб спесь свою с лица стёр.

А тут...

Ладно, что врать? Мне просто нравится как костюм облегает торс... Любой костюм, даже спортивный.

Откашливаюсь, вскочив на ноги.

— Ну, мы идём уже?

Артём поднимает взгляд ко мне, кивает, опять ничего не сказав. Он... Почему он не говорит со мной!? Детский сад.

Под ногами иногда хрустят шишки, лес шуршит и колышется от каждого дуновения ветра. Кажется, что здесь никого. Но это точно не так.

Все замерли, услышав и почувствовав нас. Надеюсь никого опасного здесь нет... И клещей тоже.

Ноги устало плетутся за ними, все чаще опираюсь о ствол того или иного дерева.

Спустя минут десять и столько же невысказанных проклятий, взвизгиваю от радости, разобрав в темноте очертания какой-то хибары.

Это нечто слабо похоже на дачный домик... Заброшенный. Но сейчас меня устроит даже медвежья нора... Лишь бы без медведя.

Вбегаю по скрипучим лестницам на веранду, вдыхая запах сырости. Артём копошится с замком, Никита встаёт со мной рядом.

Мне снова хочется обнять его, рассказать им, что чувствую. Но снова я давлю это желание, понимая, что его ребенок, наверное, испугается.

Осыревшее дерево наконец поддается, с гулом отворяясь перед нами. Темнота внутри быстро озаряется слабым светом фонарика в руке Артёма.

— Подождите, сейчас лампу зажгу...

Тут же отворяет деревянные хиленькие окна, завешав всё тюлью.

Наконец слабо загорается желтеющий свет, напугав стрекочущих сверчков поблизости.

Никита первым заходит внутрь, разуваясь у входа. Иду следом, еле сгибаясь в дверях. Снимаю сапоги, скидываю рядом рюкзак. Боюсь затоптать здесь половик, связанный кем-то.

Точно, носки немного замочила.

Оглядываюсь, рассматривая пожелтевшие обои, давно белёный потолок и советскую мебель.

— Дверь закройте. — Раздается откуда-то его голос. — Осмотреться не забудьте...

Переспрашиваю.

— Осмотреться?

Никита высовывается из-за угла и уточняет.

— Это же лес, Свет, мало ли кто прыгнул...

Мамочки!

— Папа тут по весне всё обрабатывал, но кто знает...

Два раза повторять не нужно, дожидаюсь, когда ребенок снова уйдет из поля зрения, скидываю штаны прямо в прихожей, стягиваю кофту, оставшись в длинной футболке. Ныряю в первый попавшийся дверной проем, думая, как вообще осмотреться... Боюсь даже думать о светильниках. Решаю — тактильно.

Где-то слышен Никитин смех и едва разборчивое щебетание. Здесь чертовски холодно и пахнет сыростью, но, кажется, он там что-то разжёг, ибо в нос ударил запах дыма, что почти сразу испарился. Скоро должно быть тепло...

Что это за комнатка? Толком не развернуться, но точно вижу очертания дивана. А это что... Печь?

Проверяю волосы, распуская косу. Прохожусь ладонями по шее, быстро спускаюсь к лопаткам.

Вздрагиваю от слишком знакомого покалывания поясницы.

Оборачиваюсь...

Время тянется едва виднеющейся паутинкой. Артём стоит в проходе, сложив руки на груди. Слабый свет попадает внутрь, очерчивая только его фигуру... И лицо его слабо различимо, но даже так ясно, что ждать чего-то хорошего не стоит.

Оба молчим, не отрываясь друг от друга. Зрение привыкает к полутьме, цепляясь за слишком явное напряжение напротив.

— Что?

Отдаляется, крикнув сыну.

— Никит, разбери мой рюкзак, руки помыть не забудь.

Снова смотрит в упор.

— Ладно, пап. Там консервы достать?

— Ага.

Ёжусь, содрогаясь от холода. Стоять под его взглядом как-то неловко, но уходить просто не хочется.

Он слишком открыто скользит по фигуре, задержавшись на ногах. А я благодарю богов, что выбрала сегодня этот баул, потому что "удобненько и ничего не обтягивает".

— Почему ты со мной не разговариваешь?

Точно шумно улыбнулся.

— Я обижен.

— Обижен?

— Ответа не было.

— Ответа? На сообщения?

Кивнул.

— Я... Я не знала, что написать.

— Что угодно, Света.

Шепчу, сглотнув.

— Извини.

Кивнул.

— Всё рассмотрел?

— Нет.

Шагнул ко мне, продолжая улыбаться. Почему мне даже не хочется отодвинуться? Стоит только протянуть руку...

— А если Никита...

— Мы ничего не делаем.

— А жаль...

Прикусываю