Бикфордов мир - Андрей Курков

Усталость схлынула. Странник поднялся со ступеньки и вышел в открытую дверь.

Город оживал. Одно за другим зажигались в черных деревянных домах окна. По улице, все в одном направлении, шли люди. Каждый шел сам по себе, в одиночку. Каждый целеустремленно спешил. Только топот ног в предутренней тишине звучал над городом. Поток людей, как поток мячей для игры в кегли, выпущенных разными руками, катился к своей невидимой отсюда цели, и каждый в движении своем был независим и не связан с другими. И только Харитонов, стоявший под уличным фонарем, казался странным и чужим, нарушающим своим стоянием это всеобщее движение. И в самом деле возникли в нем, Харитонове, какие-то силы, которые изнутри подталкивали его, призывали стать в строй, присоединиться к этому потоку и так же внешне независимо, не разговаривая ни с кем, двигаться к ожидающей впереди цели. Он и впрямь сделал несколько шагов в том общем направлении, но как раз в это время засветало, и снова застыл он, разглядывая в нарождающемся утреннем свете окружающие его дома.

Волна людей вскоре схлынула, и остался он опять один на улице неведомого ему города. Возникшая тишина вдруг встревожила его, и нарушил он ее своими шагами, направившись следом за ушедшими людьми.

Дома по обе стороны улицы были однообразны и невзрачны. При дневном свете, когда в их окнах не горели лампы, эти дома казались давно покинутыми. От их темных деревянных стен веяло сыростью.

Улица в конце своем раздробилась на два узеньких переулка с точно такими же домами.

Харитонов пошел по правому переулку. Видно, это была еще более древняя часть города, так как стены многих домов были трухлявые, и это можно было различить, не тыкая пальцем, а так, на глаз. На одном из домов странник рассмотрел поржавевшую жестяную табличку: «Проспект Свободы, 5».

Так и шел Харитонов по этому узкому проспекту до конца, потом свернул еще в какой-то закоулок и вдруг от неожиданно обрушившегося сверху вопля сирены чуть не присел. Подскочил под стенку дома, тревожно заглядывая в небо, ожидая вражеских бомбардировщиков. Но небо было чистым, а сирена продолжала оглушать барабанные перепонки. К сирене примешался еще какой-то более слабый шум. Харитонов нервно оглядывался по сторонам.

Вдруг прямо за спиной раскрылась дверь дома и сильная рука, схватив Харитонова за плечо, затащила его внутрь, захлопнула дверь и закрыла ее на засов.

Испуганный Харитонов вырвался и отскочил в сторону, но во мраке парадного не смог рассмотреть лица человека, затащившего его сюда.

– Кто здесь?! – испуганно спросил он.

– Вот чумной! – раздался в ответ звонкий женский голос.

– Кто это?

– Евдокия. А ты кто?

По мостовой проспекта Свободы в это время зазвучал дробный и множественный цокот копыт. Харитонов приоткрыл дверь, выглянул и увидел около двадцати всадников на белых лошадях и в белой форме. За ними, негромко шумя мотором, ехала открытая легковая машина, на заднем сиденье которой лежал связанный человек в рабочем комбинезоне.

– Закрой дверь на задвижку, чумной! – прозвучал в темном парадном шепот женщины. – Тоже туда хочешь, в машину?

– А за что его? – спросил Харитонов.

– А я знаю? – простодушно ответила женщина. – Может, с работы раньше удрал, может, брак допустил. Это предобеденная облава. Вечером еще одна будет для второй смены.

– Послушай, а что это за город? – удивленно спросил Харитонов.

– Город как город, – Евдокия вздохнула. – Обычный. Пойдем, пересидишь у меня, а то схватят еще…

И женщина потопала по деревянным ступенькам наверх, а Харитонов послушно последовал за ней.

– Только за перила не берись! Гнилые, – бросила она поднимающемуся вслед страннику.

Зашли в комнатенку с низким потолком, оклеенную вместо обоев газетами.

– Садись на кушетку! – распорядилась хозяйка.

Харитонов уставился ей в глаза, усаживаясь. Была она хорошего сложения, сильная, светловолосая, с добрым улыбчивым лицом.

– Чего прикипел?! – Она показала в улыбке белые зубы. – Нравлюсь, что ли?

Харитонов не ответил.

– Ты себе пока отдохни, а я приготовлю что-нибудь! – сказала она и вышла.

Из-за двери донесся шум воды, звон посуды, и стало Харитонову на душе так мирно и спокойно, что закрыл он глаза и забылся, и увидел свой дом в далеком Каргополе, и отца, вернувшегося с рыбалки, с озера Лачи, со связкой лещей в руке, и мать, шумящую из-за того, что с отцовской рыбы капает на только что вымытый пол. И себя маленького увидел тоже, бегущего по берегу озера и машущего рукой уплывающему колесному пароходу «Никитин», на котором он с детства мечтал плавать. Неужели детство так и останется самой счастливой частью его жизни?

– Ну подымайся, чумной! – крикнула весело, входя в комнату с кастрюлей в руках, Евдокия.

Она поставила дымящуюся кастрюлю на кирпич, лежавший посредине стола, и побежала назад за тарелками и вилками.

Харитонов сел к столу.

В окно постучал дождь, и его шум стал убаюкивать странника.

Евдокия расставила тарелки, нарезала хлеба. Села напротив гостя.

– Тебя-то хоть как звать? – спросила она опять.

– Вася, Харитонов.

– Вася, – повторила хозяйка его имя и прислушалась, словно проверяя, как оно звучит. – Бери картошечки, хлеба. Мне скоро на работу. Я сегодня во вторую.

– Дуся, – Харитонов поднял глаза на хозяйку, – а как город называется?

Женщина подозрительно глянула на Василия.

– Эт нельзя! – строго сказала она. – Мы подписывались, что название города никому говорить не будем. Он ведь стратегический и на случай войны военное значение имеет. А шпионов нынче знаешь сколько? Только и говорят каждый день: то там поймали, то здесь поймали. Я ж не знаю: может, и ты шпион!

Харитонов хотел ругнуться, но сдержался.

– Ну нельзя, – она виновато вздохнула. – Понимаешь…

Гость молча ковырял картошку. Была она сухой и без масла, а оттого в горло лезла с трудом.

– Я счас воды принесу, запивать, – заметив трудности гостя, залепетала хозяйка и выбежала из-за стола.

– Ну а теперь поспи, отдохни! – сказала она после еды. – Я на работу счас, вернусь к ночи. Если хочешь – выдь на улицу, а если проверка дисциплины – говори, что ты с первой смены. Ну пока!

Улыбнувшись на прощанье своей милой улыбкой, она выскочила из комнаты, оставив Харитонона наедине со своими спутанными в клубок мыслями.

Он снова присел на кушетку. С большим трудом стянул сапоги. Развернул одеревеневшие портянки и понял, что придется их выбрасывать, иначе от их запаха может одуреть вся улица. Ноги тоже были черными от грязи. Босиком он вышел на кухню, отыскал ведро с водой и тазик. Налил в таз воды и опустил туда ноги – пусть грязь отмокнет.