Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

Девушка кивнула, смирившись с ситуацией, но вырвала руку из его руки. Люк и сам не замечал, что сжимает ее.

— Отпусти. Ты же монах, не забудь!

Milice при помощи немецких солдат гнала народ на площадь. Лизетту пугала уволакивающая ее с собой толпа, однако и в самом деле лучше находиться со всеми, чем рисковать нарваться на патруль. Девушка знала, как смешаться с толпой. Одета она была уместно, говорила по-французски безупречно. Если бы не красота, никто не взглянул бы на нее дважды. Люк заметил, что она благоразумно натягивает шерстяную шапочку, которую он сунул ей в карман в последний момент.

Люк юркнул в тень подворотни и торопливо стянул с себя рясу. О чем он только думал? Время молитвы — ни один монах из Сенанка не отправится на площадь в час вечерни!.. Снова выйдя на свет, он позволил увлечь себя людскому потоку, стараясь держаться поближе к стенам замка и чуть пригибаясь, чтобы не выделяться ростом из толпы. Впереди он видел Лизетту, прибившуюся к какой-то группке женщин.

Тем временем на площадь вывели первого пленника. Люк уже видел это прежде — жертвам не нужны были наручники. Они отважно, порой даже вызывающе шли на место казни, как подобает гордым французам.

Внезапно глаза Люка расширились. Он узнал пленника — но это был не Лоран, а Фугасс! На шее у пекаря висел плакат — изменник, убийца, государственный преступник. Руки несчастного были окровавлены, нескольких пальцев не хватало. Однако на губах сеньонского пекаря играла улыбка — такая победоносная, что сердце Люка пустилось вскачь от гордости. И — невозможно! — Фугасс заметил его средь толпы. Глаза их встретились, и Фугасс споткнулся — Люк был уверен, что нарочно.

Процедурой казни распоряжались немцы, а не местные полицаи. Два офицера в ненавистных серых мундирах гестапо вышли вперед в слабеющем предвечернем свете. Однако еще сильней Люк ненавидел полицаев-французов, по каким-то причинам — ради денег или ради карьеры — надевших синие мундиры, коричневые рубашки и темно-синие береты особых отрядов Петена.

Гнев Люка угас так же быстро, как и вспыхнул, сменившись отчаянием. Из-за спин трех полицаев вдруг появился Лоран, друг его детства. Несчастный был так избит, что оба глаза заплыли, а лицо покрывали ссадины. Рубашка потемнела от крови. Люк едва дышал от бессильной ярости, лихорадочно придумывая хоть какой-нибудь повод для устройства массовых беспорядков. Но они маки, партизаны; нерушимые законы запрещали им рисковать жизнью ради спасения попавшего в плен товарища.

И все же при столкновении этих законов с жестокой реальностью искушение было почти невыносимым. Люк не стал даже читать висящий на шее Лорана плакат. Он видел, как Фугасс шепнул что-то младшему товарищу — и на лицо пекаря мгновенно обрушился тяжелый удар пистолетом. Толпа ахнула. Фугасс покачнулся, но не издал ни звука. Руки у него были связаны за спиной, так что он не мог даже вытереть хлынувшую потоком кровь. А в следующее мгновение Люк узнал того, кто его ударил. Узнал — и не поверил своим глазам, сжимая кулаки в новом приступе ярости. Это был Пьер Лондри — уже не в мундире жандарма, а в щегольском облачении milicien Виши.

При виде Лондри в груди Люка вспыхнули старые чувства, давно хранившиеся под замком. В висках глухо застучала кровь. Люк знал, что вот-вот вытворит что-нибудь непоправимое.

«Молчи!» — призывал голос рассудка, как будто Фугасс и Роже хором вопили на него. Только выжив, вырвавшись и продолжая свое дело, Люк сможет отомстить за друзей, сделать так, чтобы они погибли не напрасно. Сморгнув, он бросил взгляд на Лизетту. Девушка была бледна, как смерть. Однако уже сам ее вид напомнил Люку о задаче, возложенной на его плечи Роже.

«Мелкие дела, — частенько говаривал ему Роже. — Мелкие дела, которые мы все делаем каждый день, способны изменить ход войны».

Лизетта запросто могла оказаться одним из таких вот мелких дел, напоминала Люку здравая часть мозга. Он будет стоять смирно, он не натворит глупостей. Так хотел бы Фугасс.

Пока выстраивалась четверка карателей расстрельной команды, внимание Люка привлекла сияющая в вечерних лучах ярко-рыжая головка. Неподалеку от эсэсовцев, смеясь и тихонько болтая с кем-то из полицаев, стояла до боли знакомая женщина.

Не может быть! Люк задержал дыхание. Катрина? Он не видел ее с того жуткого дня, когда всю его семью арестовали в Сеньоне. Он никогда не спрашивал о ней, а Лоран сам не упоминал ее ни словом. Люк с ледяным бешенством смотрел на Катрину, уже начиная осознавать: она не только коллаборационистка, это она выдала Лорана и Фугасса, напустила на них Лондри.

И уж коли она выдала Лорана, наверняка высматривает и Люка. Молодой человек поспешно пригнулся, едва она посмотрела в его сторону. Накрашенные ярко-красной помадой губы по-прежнему улыбались. Сейчас они напоминали Люку кровавую рану.

Люк сполз вниз по стене, прикрыв глаза ладонью. Думай!.. Смутно доносились слова обвинения друзьям, не сломавшимся даже под пыткой. Люка охватила глубокая скорбь — не по себе, по Лорану. Лорану, который всегда мечтал о лучших днях и верил, что они еще придут, а лавандовые поля и медовые пасеки вернутся к прежним владельцам.

Полицаи взвели курки. Прицелились… Ждать было невыносимо. Пусть Лоран навсегда останется в памяти жизнерадостным улыбчивым парнем, бывшим рядом с тех пор, как Люк себя помнил.

— Вы можете убить меня, но всех нас не убьете! — выкрикнул Лоран.

Лондри отдал приказ стрелять.

Прогремел залп. В толпе пронзительно, коротко закричала женщина — и тут же умолкла, зажав себе рот ладонью. Мужчины сжимали зубы, бросали наземь сигареты и с отвращением втаптывали окурки в пыль. Услышав глухой стук падающих тел, Люк выпрямился, заставляя себя убедиться, что все кончено.

Лондри застыл над Лораном, который слабо шевелился — и добил раненого пулей в затылок. Тело Лорана дернулось и замерло рядом с телом Фугасса. Лондри распорядился, чтобы трупы вывесили в городе на всеобщее обозрение.

Народ начал расходиться, и только Люк не мог тронуться с места. Ему хотелось броситься на Лондри и вырвать черное сердце у него из груди. Но он стоял, молча глядя, как полицаи за ноги волокут прочь трупы друзей. Эта жестокая смерть требовала отмщения — и у Люка, как у участника Сопротивления, был лишь один способ отомстить. Нанести ответный удар по немцам и их прилипалам.

Оглядевшись в поисках Лизетты, он увидел, что толпа уносит девушку прочь. Когда Люк сумел ее догнать, она подняла на него глаза, полные слез.

— Надо выбираться отсюда.

— Погоди. — Схватив Лизетту за руку, он притянул ее к стене.

— Что?

— Ступай по этому переулку к кафе. У тебя есть какая-нибудь книжка?

Она растерянно кивнула.

— Закажи себе кофе. И жди меня.

— Но люди…

— Ничего они тебе не сделают! Я быстро!

— Что ты задумал?

— То, что должен. Жди меня. Один час.