Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

Лизетта ткнула его под ребра. Он этого и опасался — она далеко не дура. С серьезного личика на него глядели огромные темные глаза — глядели в самую душу.

— Что ты натворил?

Люк молчал.

— Скажи!

— Не спрашивай, — отрезал он.

— Ты его убил? — шепотом спросила она. — Того, кто застрелил Лорана?

Люк глубоко вздохнул и закрыл глаза, вспоминая, как близок он был к тому, чтобы убить еще и Катрину. Перед мысленным взором возникло разочарованное лицо отца, потрясенные, негодующие взгляды старших сестер. Неужели он и сам понемногу уподобляется тому, кого всей душой ненавидел?

— Да. Он был очень дурным человеком, Лизетта. Конечно, Лоран рисковал сознательно и знал, какова может быть расплата, однако Лондри убивал и невинных.

Ее глаза вспыхнули гневом.

— Ты что, судья ему?

— Он в ответе за смерть многих хороших людей. — Ему бы хотелось, чтобы Лизетта перестала на него так смотреть. А еще больше хотелось просто взять и отвернуться. Под этим взглядом Люк чувствовал себя уязвимым, пригвожденным к месту. — Он убивает детей — даже совсем младенцев — так же легко, как на твоих глазах убил Лорана.

— Устроит ли теперь milice карательную акцию в Горде?

Люк и сам об этом думал.

— Может быть.

— То есть ты помогаешь ему снова убивать детей, — ледяным голосом промолвила девушка. — Как это твоей совести, не мешает?

— Мешает, — пробормотал он.

— Ради своей вендетты ты подверг риску и мою жизнь… Как его звали?

— Да какая разница? — Люку стало еще неуютнее. — Milicien Пьер Лондри, если тебе так важно.

— Это milicien Лондри убил твою семью?

Люк судорожно вдохнул.

— Ты задаешь слишком много вопросов.

— Просто хочу знать, с кем вынуждена иметь дело. Твои действия могут провалить мое задание.

— Предоставь мне волноваться на этот счет.

— Нет. Пусть ты мой проводник, но за свое задание отвечаю лишь я. Я сама принимаю решения — и решила, что доберусь в Париж без твоей помощи.

— Это не по плану Роже, — возразил Люк.

— Убийство в план тоже не входило, — прошипела Лизетта. — Нет уж, Люк, теперь ты превратился в помеху и подвергаешь мое задание опасности. Из Кавайона я поеду одна.

Люк сжал зубы. Она, безусловно, права.

Девушка схватила его за рубашку.

— Если нас остановят, она тебя выдаст?.. — Вдруг Лизетта растерянно заморгала и уставилась ему на грудь. — Что это?

— Ничего, — ответил он, отводя ее руки.

— Что это? — повторила девушка и вытянула у него из-под рубашки мешочек, согретый теплом тела.

Люк не остановил ее. Лишь коснулся пальцами лежащего у нее на ладони мешочка, накрыл ее руку своей. Оба замерли.

— Немного семян лаванды, — объяснил наконец Люк, смущенно пожимая плечами. — И несколько сухих цветов.

Гнев в глазах Лизетты сменился состраданием.

— Расскажи мне про лаванду — и про Лондри.

И не успел Люк опомниться, как начал говорить. Он понимал — рассказывать такие вещи опасно. Кроме того, он вообще ни с кем и никогда не обсуждал свою прежнюю жизнь. Даже с Лораном они не вспоминали о Сеньоне и семьях. Знал ли Лоран, что его выдала Катрина?.. Должно быть, именно гибель Лорана пробудила в Люке желание говорить, поделиться драгоценными воспоминаниями с хорошенькой английской шпионкой, у которой такой восхитительный французский выговор и такая чарующая улыбка.

Он рассказал ей все. Она не перебивала, не задавала вопросов — слушала.

— Эти семена хранят меня. Когда-нибудь я посажу их в землю.

В ее глазах читалось понимание.

— Надо иметь немалое мужество, чтобы со мной всем этим поделиться… Теперь, по-моему, я знаю тебя лучше, чем кого-либо другого. — Она покачала головой. — Не так давно на моих глазах умерла подруга, которую я очень любила. Я никогда тебя не предам, Люк. А когда все закончится, я помогу тебе высадить лавандовые семена. Обещаю, у тебя еще будут ароматные цветущие поля.

Она слабо улыбнулась и продолжила:

— Вряд ли ты на самом деле целиком вот такой — резкий, стойкий и грубоватый. Очень надеюсь в один прекрасный день увидеть, как ты смеешься, запрокидывая голову. Хочу услышать твой смех. Спасибо, что ты обо мне заботишься и… — Ее глаза налились слезами. — Мне так жаль, что ты потерял друзей, пока вынужден был возиться со мной! Если бы не я, возможно, Лоран был бы…

— Нет! Ты не виновата!

Дрожащий голос и честные серьезные глаза растрогали Люка так, как ничто прежде. Крепче сжав руку девушки, он наклонился и поцеловал ее. Он не хотел затягивать этот поцелуй, однако Лизетта не отстранилась. Напротив, крепче прильнула к его губам.

Автобус резко затормозил, разлучив их. Девушка вдруг смутилась.

— Застегни рубашку, — пробормотала она, нашаривая под сиденьем свой саквояжик. — Долго ждать поезда?

Люк откашлялся.

— Минут сорок.

Им овладело странное, незнакомое чувство — как будто он только что проснулся. Сердце в груди летело вскачь.

— Отлично. Может, перекусим где-нибудь?

Лизетта поднялась и, не оглядываясь, зашагала по проходу между сиденьями. Дышать было трудно. Что она наделала? Позволила Люку себя целовать — и, говоря начистоту, оказалась совершенно бессильна перед его поцелуем, таким нежным, таким требовательным. В этом чувственном прикосновении она различала скорбь и уязвимость молодого человека. Прекрати немедленно!.. Лизетта знала — стоит ей обернуться, и она пропала. Нельзя, никак нельзя позволять себе слабость, ведь впереди ответственное задание.

Пока Люк рассказывал ей свою печальную повесть, она рассеянно следила, как его крупные руки откидывают со лба светлые волосы. Он сидел, опустив голову и не замечая ее взгляда, а она снова и снова любовалась его длинными ресницами. Но больше всего девушку завораживал голос Люка — удивительно мягкий и мелодичный для такого рослого и крепкого мужчины. Поэтичный голос.

Может, когда эта ужасная война наконец закончится — если оба они доживут до той счастливой поры — может, тогда… Боже, о чем она думает? Шагай, Лизетта — и не оборачивайся!

Люк показал своей спутнице на авеню Гарибальди.

— Вот железнодорожный мост, под которым мы проезжали, — сказал он. — А вот, буквально в трехстах метрах, вокзал.

Молодые люди наскоро придумали себе легенду: да, они были сегодня в аббатстве, но только до четырех. А потом их подбросил в город отец Франсуа, когда отвозил сюда мед.