Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - Бен Макинтайр

На самом же деле операции разрабатывались и проводились в атмосфере, далекой от секретности. Советская разведка проникла не только в ряды албанских эмигрантов в Европе, но и во все остальные сообщества недовольных изгнанников. Благодаря своим итальянским контактам Джеймс Энглтон узнал, что «Ценность» была «обречена на провал» с самого начала: итальянская разведка следила за «Штормовым морем» с того момента, как корабль взял курс на Албанию. Журналисты тоже проведали об этой истории. Как только первые группы партизан были схвачены, албанские власти, само собой, стали готовиться к встрече остальных. В планирование с самого начала закралась ошибка: Ходжа куда тверже стоял на ногах, а оппозиция была куда слабее, чем представляла себе англо-американская разведка. Организаторы операции верили, что «Албания упадет с дерева советской империи, подобно спелой сливе, а за ней последуют и другие плоды». Но они попросту заблуждались.

Операция «Ценность» вполне могла бы провалиться и без участия Филби, но провал был бы не таким абсолютным — и не таким кровавым. Оглядываясь назад, разработчики операции знали, кого винить за столь унизительное и беспросветное поражение. «Почти нет сомнений в том, что Филби не только информировал Москву об общем британско-американском планировании операции, — пишет историк ЦРУ Гарри Роситцке, — но и в подробностях докладывал о высадке каждой группы агентов перед ее прибытием в Албанию». Юрий Модин, куратор НКВД в Лондоне, передававший послания Филби в Москву, тоже высказался прямо: «Он давал нам крайне важную информацию о количестве участников групп, о месте и времени высадки, об имеющемся у них оружии и о точной программе действий… советская сторона в надлежащем порядке передавала сведения, полученные от Филби, албанским властям, и те устраивали засады».

Впоследствии Филби гордился делом своих рук: «Агенты, которых мы направляли в Албанию, — вооруженные люди, настроенные вести подрывную деятельность и убивать. Они не меньше моего были согласны на кровопролитие во имя служения политическому идеалу. Они знали о рисках, на которые шли. Я служил интересам Советского Союза, и в его интересах было нанести этим людям поражение. О том, что в какой-то степени я способствовал их поражению, даже если оно привело к их гибели, я не испытываю сожаления».

Мы никогда не узнаем точного числа погибших: от ста до двухсот албанских партизан сгинули, а если вспомнить об их семьях и других жертвах, пострадавших из-за связи с ними, то цифра может достичь нескольких тысяч. Годы спустя те, кто занимался отправкой обреченных албанских инсургентов, пришли к выводу, что за два года совместных ланчей Джеймс Энглтон «за выпивкой передал Филби точные координаты всех зон высадки ЦРУ в Албании».

В самой сердцевине этой трагедии лежали близкая дружба и великое предательство. За ланч в ресторане «Харвиз» нужно было расплачиваться по солидному счету.

На традиционном ежегодном праздновании Дня благодарения в доме Энглтонов, состоявшемся в 1950 году, особой трезвости не наблюдалось. Джим и Сесили Энглтон пригласили в свой дом в Арлингтоне весь клан Филби, чтобы поужинать индейкой со всем, что к ней полагается. В числе гостей был также Уилфред Манн, физик из научного отдела британского посольства. По некоторым свидетельствам присутствовал там и Уильям И. Колби, будущий директор ЦРУ. Все четверо мужчин были глубоко вовлечены в растущую гонку вооружений и связанный с нею шпионаж. Советский Союз провел свои первые ядерные испытания годом раньше отчасти благодаря тому, что московским шпионам удалось проникнуть в западную ядерную программу. Перехваты в рамках операции «Венона» позволили установить личность одного из советских шпионов в лабораториях Лос-Аламоса: это был Клаус Фукс, физик-ядерщик немецкого происхождения. Филби доложил московскому Центру, что Фукса обложили, но его уже было не спасти: на допросе он признался и теперь отбывал четырнадцатилетний тюремный срок. Еще нескольких советских агентов предупредили, что они тоже в опасности. Некоторые успели бежать. Те, кто этого не сделал, — Юлиус и Этель Розенберг, организаторы советской шпионской ячейки в Нью-Йорке. В 1953 году их казнят.

Шпионы погибали. Президент Трумэн призывал наращивать вооружения, чтобы сдержать распространение советского влияния во всем мире. Шли разговоры о ядерной войне, и в напряженной борьбе западных разведок с советскими соперниками проливалось все больше крови. Противоборствующие стороны в этой тайной войне сидели за обеденным столом в доме Энглтона, где Филби вместе с друзьями слегка заплетающимся языком возносил благодарность за американское изобилие, но ни единая нота диссонанса не омрачила радость встречи. «Джим и Ким относились друг к другу с огромной симпатией, — вспоминала Сесили Энглтон. — Он всем нам пришелся по душе». Филби было всего тридцать восемь, но выглядел он намного старше. В его привлекательном облике уже чувствовалась какая-то изношенность. Глаза были по-прежнему яркими и притягательными, но мешки под ними становились все тяжелее, а ланчи в ресторане «Харвиз» начали отражаться на размерах живота. «После того как я целый год старался не отставать от Энглтона, — писал Филби, — я воспользовался советом одной пожилой знакомой и сел на диету, благодаря чему похудел с тринадцати до одиннадцати стоунов[13] за три месяца».

Жизнь в Вашингтоне била ключом, столица молодой сверхдержавы утопала в богатстве и лучилась самоуверенностью. Филби с легкостью общался с лидерами нового миропорядка, и окружающие «холодные воины» чувствовали исходящие от него теплоту и спокойствие. Ким не был жадным человеком, но он ни в чем не нуждался. «Если у вас много денег, — сказал этот тайный коммунист, находясь в самом сердце капиталистической державы, — вы сможете обустроить свою жизнь весьма приятным образом». Жизнь самого Филби была устроена приятнее некуда. Он настойчиво звал Николаса Эллиотта в гости. «Чем больше у меня гостей в Вашингтоне, — писал Ким, — тем больше шпионов окажется у меня на крючке». А Филби хотел подцепить на свой крючок их всех.

Со стороны Филби мог показаться таким же спокойным и общительным, как обычно, но внутри у него копошился маленький червь тревоги. Узнав, что в посольстве военного периода был обнаружен шпион, он слегка напрягся. И в июне 1950 года напряжение это ощутимо выросло, когда расшифровки в рамках программы «Венона» выявили, что в 1945 году в Великобритании орудовала «ценная агентурная сеть», куда входил «особенно важный» шпион под кодовым именем Стэнли. И с каждым днем дешифровщики продвигались все дальше. Филби решил нанести визит в шифровальный центр американского правительства в Арлингтон-холле, Вирджиния. Мередит Гарднер, глава проекта «Венона», принял Филби в своей секретной словесной лаборатории, а впоследствии вспоминал о том, с каким напряженным вниманием англичанин наблюдал за работой дешифровщиков, усердно разгадывающих большую шпионскую головоломку: «Филби, безусловно, наблюдал очень пристально, но не произнес ни слова, ни единого слова». Ким знал: единственного слова, которое помогло бы установить, что он и есть Стэнли, хватило бы, чтобы он пошел ко дну.