Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

– Ты хочешь обвинить моего наследника в трусости?! – Руки Анри дрожали от возмущения и желания немедленно прикончить своего врага, но глаза его уже не метали пламень. Должно быть, гасконец начал прислушиваться к словам бывшего друга.

– Нет! Просто, если кто-то проник в твой дом, при отступлении он мог убить не только слуг, но и ненароком прикончить малыша. А Мишле никогда бы не позволил случиться подобному… Когда это произошло?

Анри убрал меч от лица Бертрана.

– Полтора года назад. С тех пор я искал тебя!

– После того как мы с тобой расстались, я попал в тюрьму, где просидел три года. – Бертран боролся со слабостью, опасаясь потерять сознание до того, как Анри поймет, что он не причастен к произошедшему. – Потом я более полугода лечился в особняке господина Мишле в Дижоне. Я был уже готов ехать в Сизуин и забрать оттуда королеву, на которой собирался жениться не столько по приказу моего сеньора, сколько по собственному желанию. Только вдруг мессен Мишле заявил, что у него есть более молодой и привлекательный агент – Тристан де Варнель. Его он и отправил вместо меня. Только тот не знал, как выглядит Энгебурга.

– Отчего же тебе требовалось разрешение Мишле на этот брак? Почему ты не мог сделать это сам? – продолжал кипятиться Анри.

– Да потому, что в отличие от тебя у меня нет ни родового замка, ни денег, для того чтобы как-то устроиться в этом мире. В то время как Мишле с согласия короля обещал мне приданое за Энгебургу, на него мы бы и жили. Так что я был вынужден ждать, когда он отправит меня за моей дамой в Сизуин. А он отправил Тристана. Его любимчик действительно опростоволосился, женившись на другой. Что он после сделал со своей супругой, мне было неизвестно до сего дня. Убей меня, если тебе от этого станет легче, но знай, что я не виновен ни в убийстве фрейлины, ни в нападении на твою супругу.

Поняв, как глубоко ошибался, Анри де Мариньяк приказал своим людям перевязать истекающего кровью Бертрана, после чего оба отряда разбили лагерь, так как раненому был необходим покой.

Чувствуя, что силы оставляют его, Бертран пытался уговорить Анри немедленно идти на штурм монастыря. Он просил выручить оттуда Энгебургу, но гасконец воспринял эти слова за горячечный бред и не придал им значения.

После того господину ля Ружу стало легче, в деревню был послан оруженосец Бертрана. Тот выторговал за мелкие деньги у крестьян телегу, в которую уложили раненого, и устремились в Реймс, где у Анри де Мариньяка имелись друзья и где он хотел показать Бертрана известным лекарям.

С момента объявления интердикта в городах началась настоящая сумятица.

Все приходы были закрыты, некоторые даже заколочены. Лишенные божественной милости прихожане творили беззакония, прикрываясь единственно тем, что после проклятия папы они все одно окажутся в аду, а значит, к чему жить праведной жизнью?! Вполне спокойные и благовоспитанные люди теперь посреди бела дня забирались в дома друг друга, хватая все, что плохо лежит, убивая и насилуя. Свадьбы и помолвки были отменены, и молодежь открыто занималась грехом чуть ли не на глазах у прохожих.

Но это был еще не предел. Сначала возле церквей, а затем и вдоль улиц начали скапливаться гробы с покойниками. Не отпетые и не похороненные, те гнили в своих деревянных жилищах, внушая ужас и чувство отчаяния. С каждым днем гробов становилось все больше и больше. К весне люди уже с трудом протискивались между гробами, завязывая себе носы и рты платками. Из опасения эпидемии повсюду выставлялись бадьи с уксусом и другими сильнопахнущими средствами, по слухам, отводящими заразу.

С первым весенним солнышком в ряде деревень началась чума[14]. В ожидании страшной гостьи хозяева городов приказали запереть ворота, но это оказалось лишь временной мерой. Быстро закончились запасы дерева, идущего на изготовление гробов. Покойников начали заворачивать в простыни и, вынося из домов, оставлять прямо посреди улиц.

Это было еще страшнее. Маленькие дети, не боясь, играли среди мертвецов, кидаясь в них камнями и комьями грязи. Подростки вытаскивали трупы на дороги, подбрасывая их под колеса проезжающих экипажей, или подкладывали в дома, где, по их мнению, жили самые набожные матроны. Много способов они находили, чтобы припрятать мертвецов в домах.

Чаще всего покойники оказывались в шкафах, откуда вдруг с шумом валились посреди ночи, будя весь дом. Спросонья хозяин дома при виде лежащего на полу человека думал, что это любовник жены, которого та запрятала в шкаф, и хватался за оружие. Один особенно наглый труп ежедневно в течение недели оказывался в одном и том же шкафу – у жены сапожника. Муж в конце концов не выдержал и, вынеся покойника на площадь, облил его спиртом и поджог.

Другие похотливые мертвецы то и дело оказывались в чужих постелях. Причем, лишенные женского внимания, они словно стремились осчастливить абсолютно всех дам, не разбирая ни возраста, ни положения в обществе.

Состоятельные горожане и владельцы загородных домов и поместий стремились выбраться из отравленных поселений, но на больших дорогах их поджидали вчерашние крестьяне, сбившиеся в шайки разбойников. Передвижение было по сути невозможным без большого и хорошо вооруженного отряда. Но и охрана не являлась гарантией успеха, так как наймиты нередко устраивали заговоры или открыто переходили на стороны разбойников, обращая копья и луки против своих недавних хозяев.

По улицам городов, особенно в столице, постоянно патрулировали конные и пешие отряды стражи, которые из-за происходящих беспорядков пришлось удвоить, а где-то и утроить. Из-за боязни насилия или заражения состоятельные горожане запретили своим женам и дочерям выходить на улицы, и те месяцами были вынуждены томиться взаперти, без солнечного света и свежего воздуха.

Народ роптал, проклиная королеву Агнесс, которую обвиняли теперь во всех смертных грехах. Все словно забыли, что «Цветок всех женщин» появился в королевстве многим позже того, как Филипп Август отказался от своей законной жены Энгебурги, заключив ту в монастырь. Нашлись даже такие, кто говорил, что король отказался от прекрасной жены, околдованный ворожбой рыжеволосой ведьмы. Именно она, герцогиня фон Меран, наслала на короля злые чары, благодаря которым черное казалось ему белым, белое – черным, а прекрасная и чистая Энгебурга – отвратительной жабой.

– На костер ведьму!

– Будь проклята королева Агнесс – подлая чертовка! Она явилась во Францию, чтобы низвергнуть ее в ад!

– Это из-за Агнесс фон Меран Господь прогневался на Францию и карает ее теперь столь сурово!

– Это из-за подлой развратницы нас всех ждет смерть! – каждый день кричали под окнами королевского дворца пришедшие туда люди.

– Пусть король вернет Энгебургу Датскую и помирится с папой, иначе какой же он король?! – требовал народ.