Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

Бургундец вошел в комнату охраны, где был за несколько минут до этого. Охранников, как и прежде, оказалось с десяток – обычная в этой части тюрьмы смена. Дальше – больше, но о других бургундец не хотел думать. Его план был прост и вполне четок, словно кто-то специально начертал его перед мысленным взорам опытного воина.

– Голова моя пустая! Королеву-то я вам привез и сопроводительную от короля отдал… – Пегилен де Фонтенак поскреб в затылке. – Вам-то послание короля я передал, а ей адресованное позабыл. Извольте Ее Величество прямо сейчас сюда из камеры вызвать.

– Но благородный мессен! – Начальник тюрьмы окинул бургундца насмешливым взглядом. – Ее Величество только-только устроились, и вообще, вы нам ее передали, за что вам глубочайшее спасибо. Теперь мы ее охраняем. У всех своя работа, надо же уважать обязанности друг друга.

– Обязанности, обязанности, – де Фонтенак потер рыжую бороду, – только если я не передам королеве волю Его Величества, она же не будет знать, о чем ей думать в вашей тюрьме. И когда через положенное время сюда за ней человек от короля явится, чтобы ее ответ узнать, королева не будет готова. А король и папа римский долго ждать не станут. Так что сделайте милость, пригласите сюда Ее Величество, я отдам ей письмо, сообщу, что на словах велено передать, и разойдемся по-хорошему.

За спиной бургундца стояли его люди. Стража переглядывалась между собой.

– Если вам так нужно передать послание короля, идите сами в камеру королевы, вас проводят, – несколько резковато предложил начальник тюрьмы, в то время как люди де Фонтенака бесшумно заняли помещение стражи, встав с оружием в руках возле каждого стражника. – Что вы себе позволяете?!

– Коли я пойду теперь в камеру к королеве, вы сами затем завсегда сумеете обвинить меня, будто бы я, будучи там, какое-нибудь зло ей учинил. И свидетелем выступит ваш стражник, который меня до камеры провожал. Несправедливо и уж больно опасно для такого человека, как я.

– Бургундцы всегда боялись опасности! Трусы! – взвизгнул начальник стражи, ощущая на своем горле лезвие короткого меча.

– Я прощаю вам «трусов», благородный мессен. – Пегилен де Фонтенак был сама любезность. – В ваших подземельях я на самом деле всего лишь боюсь застудить поясницу. Слышал, такие хвори здорово развиваются в спертом воздухе тюрьмы. Посему не будем препираться, а велите своему человеку немедленно привести сюда Ее Величество. А мои соколики ему в этом деле помогут. А заодно и поглядят, чтобы он ненароком другие посты не предупредил.

После недолгих препирательств окончательно загнанный в угол начальник тюрьмы был вынужден поступить по желанию господина де Фонтенака, и вскоре тюремщик и солдаты действительно привели ничего не понимающую узницу.

Увидев Энгебургу, здоровенный бургундец, насколько это было возможно, галантно опустился перед нею на колени и, церемонно поцеловав ручку, сообщил, что она свободна и, более того, вольна целиком и полностью распоряжаться его отрядом, им самим, а также его землями и казной. Понимая, что, должно быть, напугал Ее Величество, бургундец расплылся в комплиментах ее красоте и достоинствам, которые он и его люди узрели во время путешествия. Он припомнил, как благородная сеньора сама командовала своим расстрелом и какое впечатление это произвело на простых солдат.

– Ваше Величество, мы можем отвезти вас хоть в Данию, хоть в Ватикан к самому папе римскому, который отменит церковное проклятие, если вы его об этом попросите. – Бургундец продолжал стоять на коленях перед Энгебургой, и вскоре его примеру последовали и другие воины, включая тюремных стражников.

– Ваше Королевское Величество, если вы останетесь здесь, ваша жизнь будет зависеть от целого ряда ужасных фактов. Вы можете погибнуть от сырости, холода, от недоедания или подвергнуться гнусному насилию, что в таких местах не редкость!

При упоминании о насилии начальник стражи попытался было вызвать господина Пегилена де Фонтенака на поединок, но тот не принял вызова, продолжая взывать к королеве.

– Ваше Величество. Если вы погибнете в тюрьме, папа никогда не отменит интердикта и тысячи французов попадут в ад, в то время как, если вы явитесь пред его очи, ваши слезы очистят Королевство белых лилий. Вы не оставите своих подданных и замолвите за них словечко? Пусть Господь и папа карают одного безумного короля. К чему же отправлять на смерть и вечные муки всех? Всех, Ваше Величество, и правых и виноватых, и святых и грешников, воинов, умерших в бою и только что нарожденных некрещеных младенцев, которые еще и не жили, и не знали ни вас, ни вашего августейшего супруга. Они-то в чем провинились?!

Король никогда не призовет вас и не вернет вам ваших прав. Все наоборот. И если папа Иннокентий думает, что жесткими мерами он заставит народ Франции принудить своего короля восстановить вас в правах, то он ошибается. Народ, конечно, страдает и ропщет, но король… Вместо того чтобы улучшить ваше положение и добиться таким образом послабления от Рима, король повелел сгноить вас в самой страшной тюрьме, которая только есть во Франции! А когда умрете вы – у нас не будет уже шанса оправдаться перед Римом!

Какое-то время все молчали. Энгебурга видела только склоненные перед нею головы.

– Я так же, как и вы, нахожусь здесь по приказу короля, нарушать который не намерена, – спокойным и чистым голосом ответила Энгебурга, опустив свою натруженную ладонь на голову бургундца. – Да, я готова написать в Рим, и вы, доблестный мессен де Фонтенак, передадите мое послание папе. Но бежать – нет! Рим хочет, чтобы король склонился перед ним, но, если я сбегу из тюрьмы, королю уже не придется признаваться в своей неправоте перед папой, а папе не будет смысла снимать церковное проклятие. Я не могу обвинять в чем-либо Его Святейшество, но Рим всегда хотел только одного – подчинения своей воле. А значит, все опять будет по слову Рима. Я буду в тюрьме молиться за Францию и ее короля. Король рано или поздно призовет меня к своему двору, после чего покается перед Римом и вновь войдет в лоно матери нашей Святой Церкви. Все будет так, добрейшие сеньоры, и никак иначе. Ежели мы сейчас изменим ход истории, сильные мира сего не сумеют закончить своего обычного ритуала, и Королевство белых лилий не получит очищения от церковного проклятия. – Энгебурга оглядела внимающих ее словам рыцарей и вдруг лучезарно улыбнулась: – А теперь, господа, отведите меня в камеру и позвольте отдохнуть с дороги. Но прежде доставьте мне набор для письма и потрудитесь подождать, пока я напишу Его Святейшеству. Я от всего сердца благословляю всех вас и благодарю за участие…

Оставшись одна, Энгебурга как подкошенная упала на лежащую в углу солому, которая должна была теперь служить ей постелью, и прорыдала несколько часов, называя себя дурой и безумной! И шепча, что никогда уже ей не суждено выбраться из этой ужасной тюрьмы, из которой она могла выйти, но по глупости и недальновидности отказалась.

Растроганный речью королевы, начальник тюрьмы простил господина де Фонтенака и поклялся ему, что ни он, ни кто другой из его людей никогда не признаются в том, что благородный бургундский рыцарь однажды взял их в плен и чуть было не увез королеву.