Дядьки - Валерий Айрапетян

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 50
Перейти на страницу:

История Титмо осела во мне пьяной печалью задушевной песни.

— Араик, а ты не спросил у него, что он ищет в аквариумах?

— Спросил. Но он посмотрел на меня очень нехорошо, молча встал и ушел. Но теперь хоть понятно, почему он избегает моря.

— Это да… Слушай, а ведь остров Дио — это та самая безжизненная глыба, что торчит из моря недалеко отсюда, верно?

— Я тоже удивился этому. Странно это все…

Я оглянулся. Пляж опустел наполовину: в отелях близилось время обеда, и отдыхающие спешно расходились. Прибежав с моря, наши жены и дети копошились в палатке. Я крикнул Кате, что пора собираться. Усыпанная искрящимися каплями, она кивнула и побежала принимать душ.

До отеля было пятнадцать минут ходу. Перегретые солнцем, мы с Араиком волочились, как заморенные волки. Пропеченный асфальт дышал жаром, в воздухе тяжело пахло битумом. По дороге мы трижды заходили в магазины — вдохнуть кондиционированного воздуха и остыть.

К моменту нашего прихода в отель мне совершенно расхотелось есть. Я поднялся в номер и упал на кровать. Кондиционер накатывал чудесные волны холода, я лежал и вслушивался в блаженное остывание перегретого тела.

Проснулся я только к ужину — от дикого голода и сильного волнения. Мне вспомнился мой пьяный сон про аквариум, сейчас он казался мне особенно неприятным.

Катя и Лера лежали на соседней кровати, изучая рисованный детский журнал, купленный в местном маркете.

— Привет, семья, — бросил я по пути в душ.

— Привет, пап, привет, — отозвались мои.

Волнение нарастало, и перед ужином я принял двести виски, четырежды опрокинув в себя полную рюмку. Пустой желудок враз всосал спиртное и с силой паровозного выхлопа направил его пары в мозг. Беспокойство исчезло, от этого захотелось есть еще больше. Нужно было идти в столовую, Катя и Лера ждали меня внизу.

В лифте я столкнулся с Титмо. Сегодня он совсем не походил на себя прежнего. Вместо пришибленной осанки — боевой фрунт, на месте жидких глаз — огненные точки.

Почтение к его горю склонило мою голову в уважительном глубоком приветствии. Титмо кивнул коротко и твердо. Перед выходом он пожал мне руку, впечатал в меня взгляд и сказал по-русски, глубоко переживая каждую чужеродную букву: «Спасибо, Валерий». В ответ я радушно приобнял его за хилые неразвитые плечи и чуть не расплакался. После ужина, сморенного спиртным и обильной едой, меня снова потянуло в сон.

Утром нас разбудило чрезмерное оживление в коридоре. Тяжелые быстрые шаги и опережающий восприятие скорый греческий говор. Надо было вставать к завтраку. Когда, собранные, мы вышли в коридор, меня чуть не сбил с ног Араик. Он несся, как раненый зверь, глаза его выражали неподдельный ужас. Мне пришлось его потормошить, прежде чем услышать его голос. Мимо нас пронеслась пара местных полицейских в голубых рубашках с короткими рукавами. У обоих вырастали из рукавов густо волосатые руки. Араик уперся в меня стеклянным взглядом. «Титмо», — произнес он.

9

Дядя Стефана дружил с комиссаром местной полиции. Два толстяка, они быстро сошлись на любви к продолжительным и обильным застольям. Это позволяло знать о происходящих в округе вещах немного больше официальной версии. Стефан, глубоко проникшись случившимся, поделился с нами сполна.

Судя по заключению полиции, мужчина посетил Аквариум за два часа до его закрытия. К вечеру народ стал убывать, и, улучив момент, мужчина спрятался под стойкой последнего в ряду аквариума, в конце зала. После того как последний посетитель покинул заведение, охранник обошел все залы, потушил в них свет и ушел в дежурную смотреть телевизор. Мужчина выполз из-под сосуда, в котором, словно обернутые разноцветной фольгой, плавали экзотические рыбки, встал на раздвижную лестницу, оставляемую чистильщиками в дальнем углу, отодвинул крышку аквариума и нырнул внутрь. Несмотря на длительный предсмертный период, мужчина не совершил никаких попыток, чтобы выбраться из воды. Справляясь с нечеловеческими мучениями, он дожидался смерти, которая и наступила вследствие асфиксии. Перед тем как утопиться, мужчина сделал надпись красным маркером на фасадном стекле аквариума: «Титмо — дельфин».

«В аквариуме плавают большие рыбы», — вспомнил я слова Титмо и вдруг увидел перед собою открытое, полное сил море и тройку дельфинов, живо взрезающих дремлющую гладь воды.

Дорога

Прощаемся.

Спины, заключенные в замки обнимающих рук. Звонкие выкрики последних слов тают в лесу. Рассаживаемся по машинам. Лена прижимает к груди початую бутыль вина, словно уснувшего в гостях младенца. Яна, защищая живот, садится за руль. Утомленный атлант Герман втискивает себя на переднее пассажирское. Последним, когда все прощальные слова погибли в лесу, уселся и я. Лена отхлебнула вина и призналась мне в любви. Я кивнул и посмотрел в окно.

Мальчиком я видел пьяной свою мать. Единожды. Мы возвращались от гостей, а она все хохотала да спотыкалась. Я просил ее не притворяться пьяной, но у меня ничего не выходило. Отчаяние стягивало голову железным обручем. Когда мы добрались до дома, мама завалилась на постель и сразу уснула, а я плакал от бессилия и обиды. С тех пор меня тошнит от невозможности привести хмельную бабу в чувство тотчас, когда она принимается изрекать банальности, пошатываясь и икая.

— Моя мать бухала, и ее ебали все подряд, — вдруг призналась Лена.

Я посмотрел в окно на сомкнутый в одну шеренгу лес, нескончаемый забор печальных елей. Эти вечнозеленые статисты, живые и равнодушные, как матери, хоронящие своих детей, полны тихой тревоги, мрачного покоя и ночной синевы.

«В жизни каждого мужчины наступает момент, когда ему необходимо сделать выбор между женщиной и Богом», — шепчут ели.

Лена делает большой глоток и замолкает, принимаясь за свое любимое занятие: покусывает губы и слизистые стенки щек. Яна беременна, за упругими стенками живота уже пятый месяц зреет новая жизнь. Изломанная талией в шестьдесят сантиметров, Лена поглаживает бутылку и ест свой рот, а я постепенно впадаю в состояние привычного раздражения, вызванного безответной неподвижностью мира, пьянством Лены, жизнью вне праздника и тем порядком вещей, при котором, случись нам погибнуть на этой дороге, ничего не изменится. Ели, распушив свои иголки, все так же смиренно будут стоять вдоль дороги, а юноша, только что промелькнувший в окне, бодро продолжит свой путь и завтра. Эта борьба — между смыслом и возможной в любой момент смертью — неодолимой стеной разделяет жизнь и мою к ней любовь.

— Герман, Герман, — очнулась Лена. — Вера в себя — это вера в Бога. Герман, ты слышишь?

Машина наезжает на кочку, и Лену мягко подбрасывает, точно фигуру, что оживает от нагнетаемых снизу потоков воздуха. Вино в бутыли пускает волну, и чтобы избежать винопролития, Лена ловко ухватывает горлышко ртом и жадно всасывает, будто изголодавшийся карапуз — материнский сосок. От выпитого Лену бодрит, черты лица ее резко остреют. И без того низкий голос переходит в сиплое рычание. Лена рычит о своей жизни, словно медведица, потерявшая медвежонка. Ели отступают, теперь мы несемся мимо редких фонарей поселка, согнутых непосильной ношей света.

1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 50
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?