Мобилизованная нация. Германия 1939–1945 - Николас Старгардт

На протяжении 1920-х гг. немецких школьников учили видеть во Франции «наследственного врага». И вот теперь она лежала поверженной, точно чудовище из сказки. Вся удача и импровизационный успех, приведшие к победе, быстро воплотились в доктрину о непобедимости машины подвижной войны, а Вильгельм Кейтель открыл хор славословий в адрес Гитлера, названного «величайшим полководцем всех времен». В каждом кинотеатре на экране новостей Wochenschau все могли видеть колонны вымуштрованных солдат, марширующие через Триумфальную арку в лучах летнего солнца. Однако Гитлер украл славу у армии – его появление в кадре вызвало ликование по всему рейху, его встречали громовыми аплодисментами. Затем в благоговейной тишине публика замерла, взирая на него, сидящего вместе с генералами. Люди волновались за безопасность фюрера, видя, как он проезжает мимо колонны военнопленных недалеко от линии фронта. Когда он вышел из машины и улыбнулся, зрители разом выдохнули. Они забыли, что еще не победили Британию, забыли – ненадолго – свои обычные жалобы на нехватку всего и вся, а также на жирующих «шишек», он, и только он, превратился в главный объект их обожания. Даже завзятые скептики швабы признавали «всецело, радостно и благодарно сверхчеловеческое величие фюрера и его трудов». Сразу после завоевания Польши мало кому из немцев хотелось его праздновать. Но теперь шум по поводу появления новых фотографических изображений фюрера сопровождался полными обожания обсуждениями выражений его лица. Не выдержали в конце концов даже суровые обитатели рабочих районов, на улицах которых на заре 1930-х гг. полыхали бои между нацистскими штурмовиками и коммунистами[218].

Все еще ожидая призыва в гимназии в Золингене, Август Тёппервин приветствовал кампанию на западе и рассуждал в таком духе: «Нам всем приходится признать, что подлинно исторические решения принимаются сейчас здесь и воплощаются в жизнь Адольфом Гитлером! Здесь важно не “доброе” и “злое”, а “исторически сильное” и “исторически бессильное”». И если эта мода читать Ницше как философа силы ставила войну «за пределы добра и зла», Тёппервин гасил собственные нравственные сомнения в отношении ужасных бомбежек мирного французского населения, говоря себе, что «нация может склониться лишь перед разрушительной мощью применения нашей авиации, которая несет инструмент Ницше» (выделено им). Обращаясь к собравшимся на конференцию баварским протестантским пасторам, епископ Майзер заявил:

Победа была сладка, ибо казалась поразительно легкой. Оказавшись на Луаре, швабский солдат испытывал изумление. «А где же противник? – спрашивал он. – Справа парочка солдат растворилась в кустах. Но никакого неприятеля не видно. Где же французские солдаты?» Вермахт опубликовал это личное письмо в памятной книге с целью увековечения. Гитлер избавил германский народ от конфликта уровня мировой войны, которая обошлась Германии почти в 2 миллиона погибших военнослужащих. А между тем в Берлине к 1917 г. количество смертей среди гражданских превысило число убитых и умерших на фронте, так как голод, холод и болезни буквально выкашивали население города. В отличие от «лживой войны» (phoney war) в Британии и «странной» (drôle de guerre) – во Франции, немцы пережили семь длинных месяцев лишений с сентября и до середины мая, что стало для них не столько «сидячей войной» (Sitzkrieg), сколько, если воспользоваться словами СД, «войной нервов». Когда ожидавшееся с таким страхом сражение на западе наконец началось, первые сводки с полей боев, казалось, подтверждали самые скверные ожидания: все повторится – и битва во Фландрии, и бесконечное кровопролитие, и нескончаемые лишения. Вместо этого, однако, в конце июня 1940 г. тот же Эрнст Гукинг очутился в Тулоне, где съел «сначала свиную ногу, затем жареной телятины, колбасы с овощами, а в завершение всего удивительный десерт. Абрикосы с вишней»:

Летом 1940 г. вермахт официально сообщил о 26 500 убитых в ходе французской кампании. Статистика несколько заниженная и заслуживает коррекции в сторону повышения, но в любом случае такой результат не шел ни в какое сравнение с 2 миллионами погибших в последней войне: страна потеряла 61 500 солдат в ходе завоевания Польши, Дании, Норвегии, Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и Франции. В заключительном киножурнале о кампании на западе показали Гитлера отдающим дань памяти погибшим у могил нескольких немецких солдат прямо перед принятием капитуляции французов под Компьеном. Теперь наступало самое время покончить с конфликтом с Британией и восстановить мир, которого так жаждало все немецкое население[221].

18 июля 1940 г. 218-я пехотная дивизия возвратилась в Берлин. Толпы глубиной до двадцати рядов выстроились по сторонам новой архитектурной оси Восток – Запад, а предприимчивые зеваки забрались на деревья, фонарные столбы и статуи вдоль дороги ради желания рассмотреть все наилучшим образом. Люди осыпали солдат конфетти и цветами, а военные оркестры играли марши. Проследовав через Бранденбургские ворота к Парижской площади, дивизия удостоилась приветствия от гауляйтера города Геббельса. Он напомнил праздничной толпе, что в последний раз войска маршировали через ворота 16 декабря 1918 г., когда возвращавшиеся с войны прусские гвардейские полки встречали «бандиты и забастовщики». «Не в этот раз!» – выкрикнул он[222].