Куколка - Джон Фаулз

О: Да. С умыслом.

В: Каким?

О: Каким-каким — надуть меня! Она не дура, хоть с виду простушка! Знала, чем взять меня, а чем пронять мужиков.

В: Чем же она их пронимала?

О: С рвеньем изображала девственницу — дескать, мужчину еще не познала, надо брать ее лаской, а не наскоком. Мужики будоражились, находя особый смак в ее стыдливых ужимках, и воображали, будто сломили притвору, когда та допускала вогнать ей плешь меж ног. Привередничать ей позволялось, ежели ее брали на ночь — так заработок не меньше, чем на разовых заказах. Случалось, за вечер я продавала ее шестерым. Но чаще ее клиенты были расписаны на неделю вперед.

В: Сколько у тебя работниц?

О: Обычно с десяток.

В: Фанни считалась отборным и ценным товаром?

О: Отборный — свежачок. Она ж не дева, как бы ни прикидывалась. Лишь безмозглые дураки платят бешеные деньги за разъезженную колею.

В: Товарки удивились ее исчезновенью?

О: Удивились.

В: Как ты его объяснила?

О: Никак. Смоталась — и слава богу.

В: А уж ты со своими бандюками присмотришь, чтоб боле она не торговала передком, верно?

О: Не стану отвечать. Наговор. Я вправе свое вернуть.

В: И что ты предприняла?

О: Чего ж тут предпримешь, коль она за морем?

В: Уж несомненно понаставила шпиков, кои ждут ее возвращенья. Заруби на носу, Клейборн: отныне девица моя. Ежели кто из стремщиков ее заметит, а ты в сей же миг об том не доложишь, больше не гонять тебе гусей и гуськов. Богом клянусь, раз и навсегда прикрою твой выпас. Ясно ли я выразился?

О: Прям как мой бандюк, сэр.

В: Разозлить меня не получится. Еще раз спрашиваю: ты поняла?

О: Да.

В: Вот и ладушки. Ступай, будет твоей раскрашенной морде истязать мой взор.

Jurat die quarto et vicesimo Aug.

anno domini 1736 coram me

Генри Аскью

под присягой взятые на продолженье допроса августа двадцать четвертого дня вышеозначенного года

В: Так, сэр, вчерашняя беседа требует кое-каких уточнений. Как вам показалось: высказыванья мистера Бартоломью об его увлеченьях, кромлехе и на прочие темы были продиктованы одной лишь учтивостью человека, за беседой коротающего время, иль же свидетельствовали об его глубоком, я б сказал, всепоглощающем интересе к сим материям? Вас не удивил влюбленный, кто самозабвенно разглагольствует об груде камней, но даже слова не проронит о будущности той, кого он вроде как боготворит? Кто ради научных изысканий не прочь помешкать, тогда как всякий другой любовник восстал бы против даже минутной задержки? Вы не находите, что безоглядная страсть и набитый книгами сундук плохо сочетаются?

О: Конечно, об том я думал. Однако не мог решить, что сие: чудной способ отвлечься иль подлинный интерес.

В: Теперь что скажете?

О: В конце концов мистер Бартоломью признался, что в Корнуолле нет никой юной леди. То был лишь предлог. Но по сию пору мне неведома истинная цель нашей поездки. В том вы убедитесь, сэр.

В: По-вашему, что подразумевалось под поиском жизненного меридиана?

О: Поди знай, сэр, что скрыто за всякой столь неясной и причудливой метафорой. Может, опора в вере. Боюсь, религия, кою мы исповедуем, его слабо утешала.

В: Вы мало рассказали об его слуге. Каким он вам показался?

О: Вначале я к нему не присматривался. Но то, что позже разглядел, не особо понравилось. Как бы сие сказать… Возникло подозренье, что никакой он не слуга, а просто взят на роль, как мы с Джонсом. Нет, все он исполнял учтиво, с должным усердьем… Однако ж в нем сквозила этакая… не то чтоб надменность… эх, не умею я выразить! Я подмечал его взгляды в спину хозяину — будто он сам господин и значит не меньше. Тут речь не об потаенной обиде, а скорее об зависти, какая гложет безвестного актеришку, прилюдно расточающего улыбки и комплименты знаменитому собрату. Ведь я ничуть не хуже, думает злопыхатель, ничего, когда-нибудь свет узнает, насколько я даровитее сего обласканного овацией мерзавца!

В: С мистером Бартоломью сим поделились?

О: Не впрямую, сэр. Как-то раз за ужином, было то в Уинкантоне, я окольно подвел разговор к Дику — мол, странно иметь в услуженье столь ущербного человека. «Ты даже не представляешь, как давно мы вместе», — ответил мистер Бартоломью. Оказалось, Дик родился в их фамильном поместье и матушка его была нянькой мистера Бартоломью; оба вскормлены ее грудью, и потому они молочные братья. «По странной прихоти судьбы, — сказал мистер Бартоломью, — мы издали свой первый крик в один и тот же час осеннего дня». Дик был его неизменным напарником в детских играх, а затем стал его слугой. «Всему, что он умеет, обучил его я, — продолжил мистер Б. — Разговору знаками, исполненью службы, кое-каким манерам и прочему. Без меня он бы превратился в дикаря, неразумную тварь, над коей деревенские охламоны глумятся, если раньше не забьют каменьями». Вот тут, сэр, я отважился сказать об взглядах, какие Дик бросал на хозяина.

В: Что ответил мистер Бартоломью?

О: Посмеялся… вернее, усмехнулся моему заблужденью. «Я знаю сей взгляд, — сказал он, — давно его подметил. Он порожден обидой на злодейку судьбу и не имеет адресата. Такой взгляд может быть послан тебе, Лейси, иль случайному прохожему, а то и дереву, дому, креслу — неважно чему. Дик иной. Он точно мушкет, что не умеет лицемерить. Проклиная судьбу, он должен разрядиться в любую цель». Далее мистер Бартоломью поведал, что они сходны во всем — мыслях, желаньях, вкусах. Мол, что гоже ему, хорошо и Дику, кто во всем его копирует. «Сочти я даму красавицей, — сказал мистер Б., — он тоже увидит в ней Венеру. Оденься я готтентотом {165}, Дик напялит тот же наряд. Объяви я мерзкую требуху пищей богов, и он жадно ее поглотит. Ты, Лейси, судишь об Дике как об полноценном человеке. Не раз я пытался привить ему понятье о божественной сущности души, показывал образ Господа нашего Иисуса Христа, восседающего на небесах. Все напрасно, ибо для него есть лишь одно истинное божество. Ударь я его ножом, он и руки не подымет, чтоб защититься. Вздумай я его живьем освежевать, он и не пикнет. Для него я — воплощенье Творца, ибо без меня он не больше чем дерево иль камень. Умри я, через мгновенье погибнет и он, что сам не хуже меня понимает. Не разумом, но всеми фибрами, точно лошадь, что среди множества ездоков всегда распознает хозяина».

В: Что из сего вывели?

О: Что вынужден верить ему на слово, сэр. «Пусть во многом Дик невежествен, — закончил мистер Бартоломью, — зато обладает мудростью, коя вызывает во мне уваженье и даже легкую зависть. Он наделен звериным чутьем и видит незримое для нас, а посему способен разглядеть подноготную человека, скрытую за лицемерными покровами речей, манер и платья. Многажды он оказывался прав в своей оценке того, в ком я ошибался». Заметив мое удивленье, мистер Б. добавил: «Тебе невдомек, в каких вопросах Дик служит мне магнитом (именно так и выразился), а потому я высоко ценю его наитье».