Последняя королева - К. У. Гортнер

– Пусть хоть замерзнет насмерть. Я не стану таскаться за ней, словно служанка.

Я продолжала сидеть еще десять минут, одну за другой отсчитывая секунды, затем преклонила колени, перешагнула через мешочек с деньгами и не торопясь двинулась по проходу.

Королева и ее фрейлины стояли на крыльце, ежась на пронизывающем ветру. Увидев меня, Анна Бретонская шагнула вперед, и лицо ее исказилось от гнева. Я подняла руку, заставив ее остановиться, и направилась в свои покои. Заперев дверь, я повернулась к Беатрис:

– Принеси mi atenuado, мое испанское платье, и мою шкатулку с драгоценностями.

В тот же вечер, когда весь двор ужинал в большом зале, прозвучали трубы и главный управляющий взволнованно провозгласил:

– Ее высочество инфанта Кастилии!

Все замерли. Сидевший на возвышении вместе с королем и королевой Филипп широко раскрыл глаза. У Безансона отвалилась челюсть, на жирных подбородках повисли остатки еды.

Я шла в сторону тронов, одетая в традиционное испанское платье и жесткую юбку на каркасе из китового уса, какую предпочитали носить женщины королевской крови в Кастилии. Мою шею украшала рубиновая подвеска матери, волосы свободно падали на плечи из-под бархатного чепца, расшитого арагонскими черными кружевами. Подойдя к возвышению и подняв голову, я встретила язвительную усмешку Луи и яростный взгляд Анны.

– Ваши величества король и королева Франции! – Я холодно улыбнулась. – Я испанка по рождению и воспитанию и останусь таковой до самой смерти. – Я достала из кармана платья драгоценный камень с гербом Кастилии, который подарил мне Филипп. – Дарю это вашей дочери, чтобы она не забыла, что я, Хуана, наследница испанского престола, – ее будущая свекровь.

Филипп приподнялся, вцепившись в подлокотники трона.

– А вы весьма смелы, мадам инфанта, – тихо сказал Луи.

Я посмотрела на него. На его тонких губах появилась улыбка.

– Не поужинаете с нами? – продолжал он. – Стоило ли тратить всю вашу браваду на краткий выход?

– Ваше величество, для меня будет позором, если я останусь.

Глаза его сузились. Повернувшись, я вышла из зала, не обращая внимания на ошеломленные взгляды придворных за столами, и вернулась в свои покои. Горло сжал спазм.

Едва закрыв дверь, я опустилась на пол перед моими изумленными женщинами, вздымая вокруг юбки, подобно перевернутому цветку. Из моего рта вырвался сдавленный смех.

– Можем начинать собираться. Не желаю ни дня больше находиться с ними под одной крышей.

* * *

В Испанию, в Испанию!

Мысленно повторяя эти слова, я вышла во двор замка, где слуги поспешно заканчивали грузить багаж. Как я и ожидала, Безансон распорядился о нашем немедленном отъезде, упомянув, к моему удивлению, благоприятную погоду. Снег и ветер хлестали в лицо, но мне было все равно. Я показала свой характер, хотя на самом деле это ничего не изменило: мой сын был обещан самому ненавистному врагу Испании.

Стены замка утопали в сугробах. Придворные сбились в кучу, кутаясь в плащи и промокшие шубы. Увидев меня, Луи самодовольно усмехнулся:

– Мадам инфанта, боюсь, ваш визит оказался чересчур краток.

– Сожалею, что у вашего величества не нашлось иных развлечений, – столь же учтиво ответила я.

Неожиданно он ухватил меня рукой в перчатке, привлекая к себе.

– Надеюсь, скоро увидимся, – прошептал он.

Я вздрогнула, увидев похотливый огонек в его взгляде. Стоявшая рядом Анна злобно посмотрела на меня. Я не сомневалась, что, если потребуется, она перекроет все границы и порты, лишь бы не пустить меня снова во Францию. Учитывая обстоятельства, я воздержалась от традиционного поцелуя на прощание.

Филипп подвел меня к лошади, сжав мою руку словно клещами:

– Ты специально все испортила!

– Не настолько, как бы мне хотелось. – Я высвободила руку и села в седло.

Когда мы проехали через ворота, я откинула голову и громко расхохоталась.

В Наварре – крошечном, но стратегически важном королевстве на пограничье Франции и Испании – на нас обрушились проливные дожди, скрыв из виду лежавший впереди горный перевал. Лошадей нам пришлось отправить обратно во Фландрию на попечении самых бесстрашных слуг и чиновников. Остальным предстояло пересечь горы на выносливых альпийских мулах, которых мы наняли за заоблачную цену у местных проводников.

Езда верхом на муле была для меня привычна – на неровной кастильской земле я предпочитала именно ее. Но даже мне начало казаться, что мы не переживем путешествия по предательским тропам, которые наши проводники отваживались именовать дорогами. Осаждаемые ветрами и слепящим снегом, мы потеряли нескольких слуг вместе с навьюченными мулами, и их предсмертные вопли еще несколько часов отдавались эхом в холодном воздухе. Безансон со своими секретарями выглядел жалко как никогда, мои женщины страдальчески горбились над шеей мулов. Филипп побледнел и осунулся, к тому же к его мучениям добавилась зубная боль, которую он заработал, злоупотребляя десертами и сладкими винами во Франции. Я молилась всем святым, каких только знала, чтобы мы не пропали без вести, погребенные под снегом, пока наши тела не найдут весной местные козопасы.

Кто-то услышал мои молитвы. Четыре дня показались мне вечностью, но наконец ледяной ад остался позади. С онемевшими руками и ногами, в обледеневших плащах, мы смотрели, как расступаются тучи и сквозь них пробиваются чахлые лучи солнца.

Во второй половине дня двадцать шестого января 1502 года я впервые увидела зеленую долину реки Эбро, простиравшуюся внизу подобно райскому видению, и увенчанные белыми шапками утесы Арагона, уходившие в облачное небо.

Я натянула поводья, придерживая мула. Ехавший рядом Филипп тоже остановился, тупо глядя на незнакомый пейзаж. Его челюсть была подвязана платком. Проводник поскакал вперед сообщить о нашем прибытии.

– Испания, – выдохнула я. – Я дома.

* * *

Как описать, что я чувствовала, ступив на родную землю после семи лет отсутствия? Мне казалось, я хорошо помнила ее вид и запах, само ощущение Испании. Но в действительности она выглядела столь же чужой и живописной, как когда-то Фландрия, – пышная и вместе с тем строгая, с широколистными лесами и неприступными горами, а когда мы спустились в долину уходившей в бесконечную даль реки Эбро, в лицо нам ударил яростный ветер с Бискайского залива.

– Черт бы побрал твою ослиную гордость! – бросил Филипп, впервые обратившись ко мне с тех пор, как мы покинули Францию. – Если бы не ты, мы бы сейчас сидели у теплого камина, а не морозили задницу, словно какая-то деревенщина.

Слова его заглушала повязка на осунувшемся от зубной боли лице.

– Да, но здесь ты будешь королем.