Девяносто девять и один - Катрин Корр

Господи, Макс, очнись! Впереди работа, крупные проекты, а ты вязнешь в этом розово-сопливом болоте!

Вспоминаю, что меня ждет Света и чертыхаюсь от того, что меня совсем не тянет к этой девушке. Потому, что притягивает меня к проблемам, которые непременно обрушатся на мою голову, если я стану рыться в прошлом и заставлять других делать то же самое.

— За тебя, сестричка! — поднимаю я очередной стакан с виски. — Где бы ты не была.

— Её сверкающее платье отсюда видно, — говорит Рома, кивая куда-то в толпу. — Вон же она, улыбается и целует каждого. Бедняжка, наверное задолбалась. Послушай, а кто эта брюнетка в белом, а?

— Где?

— Прямо напротив. Стоит с низеньким усатым мужиком.

— Очередная подружка Карины. Не помню, как её зовут.

— Вот же черт! Здесь есть хоть одна девчонка — не подружка твоей сестры? — вздыхает Рома. — И на кой хрен они все такие красивые!

— Так иди и познакомься.

— Чтобы потом ты с меня шкуру содрал? Нет, друг, спасибо. Я дорожу нашей дружбой. К тому же, она явно иностранка, а я в отличие от вас с Кариной, умею лялякать только на родном языке. Нам с ней только сексом заниматься и стонать. Там мы точно друг друга поймем. Где Илья, кстати? Надеюсь, он не набрался до потери пульса и не валяется в каких-нибудь кустах с расстегнутой ширинкой.

Обвожу взглядом гостей, испытывая крошечную надежду увидеть среди них Музу. Нет, не надежду вовсе. Это любопытство, не более.

В чем она?

Улыбается ли?

Нравится ей здесь или уже осточертела эта музыка и незнакомые лица?

Мне вот да. Я бы сейчас с удовольствием убежал вместе с ней куда-нибудь подальше отсюда.

— Илья рассказал сегодня кое-что, — вдруг говорю я, таращась в одну точку. — Во что мне крайне сложно поверить.

Рома с интересом оглядывает меня.

— Он говорит, что Муза обиду на него затаила.

— По какой причине?

— Это самое интересное, — вырывается у меня смешок. — Что-что, но проблемы с памятью явно у меня, раз один я ничерта не помню из того гребаного дня! Он сказал, что Муза клеилась к нему, — говорю и внимательно слежу за реакцией Ромы. — А когда он отказал ей, пятнадцатилетняя девчонка очень сильно обиделась. Настолько сильно, что даже десяток лет не смог стереть из её памяти ни Илью, ни его отказ. Что скажешь на это?

Рома часто моргает, а потом начинает смеяться так, что виски из его стакана выливается на землю.

— Что за дичь ты сейчас рассказал? Я хорошо помню Музу, она ведь даже пошевелиться боялась, не говоря уже о том, чтобы на парня вешаться. О чем ты?

— Но ведь ты же сам говорил, что у тебя есть некоторые подозрения. Что между ними связь была… И всё такое, — бросаю я резко. — Они оба ведут себя друг с другом довольно странно.

— Да, говорил. Я и по-прежнему так считаю. Сегодня за завтраком опять сцепились, только на сей раз Илья вел себя намного резче, чем обычно. Даже, если Муза и затаила на него какую-то обиду, то она уж точно никак не связана с каким-то там отказом! Бога ради, только не говори, что ты реально поверил в эту чушь?

— Хочешь сказать, что наш друг обманывает?

— Ну, конечно! Во-первых, чтобы услышать от Ильи твердое и решительное «нет», нужно дожить до его глубокой старости, когда у него член отсохнет и он не сможет делать им ничего, кроме как скрючившись над толчком стоять! О чем ты? Из нас троих Илья самый падкий на доступных и недоступных девиц, короче — на всех абсолютно.

У меня невольно сжимаются челюсти.

— Рома, ей было пятнадцать, — рычу я. — Какие к черту доступные и недоступные?

— Ты уверен, что она не старше была?

— Безусловно! Нас с Кариной познакомили, когда ей пятнадцать исполнилось, и в том же году мы уехали из Тюмени. Им обеим по пятнадцать было!

— Послушай, это мы сейчас видим, насколько велика разница, а тогда — они просто молоденькие девчонки, школьницы, мамины и папины любимицы. Сейчас ты явно не посмотришь в их сторону, а тогда мог.

— Я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь потому, что никогда не замечал их. Мне было восемнадцать, но уже тогда я видел, что моя сводная сестра ещё ребенок.

— Здесь ещё и связи свою роль играют, Макс. Твой папа влюбился в женщину с ребенком, с которым вы автоматически становитесь сводными братом и сестрой. Ты взрослый пацан, она — милая школьница, у которой вместо груди прыщики торчат. Это ты воспринимаешь её, как свою сестру, и не более. А другие могут относится к ней совершенно по-другому.

— Ты такой эксперт прям.

— Не подумай ничего, — спокойно говорит Рома, предвидя мои опасения. — Я просто пытаюсь смотреть на эту ситуацию объективно.

— У меня от твоей объективности челюсти сводит.

— Ну извини! Просто то, что впарил тебе Илья — бред.

— И зачем ему делать это?

— Понятия не имею, — вздыхает Рома и оглядывает с головы до ног проходящую мимо брюнетку. — Но в любом случае, Муза точно не клеилась к нему. Скорее всего, всё было как раз наоборот! — говорит он, обратив внимание на высокую блондинку с черным пакетом Channel в руке. Она идет туда, где постепенно сгущается толпа. Каждый ждет своей очереди, чтобы лично поздравить Карину. — Не зря же он тогда вылетел из квартиры и держался за нос. Небось хорошенько получил.

— Что? О чем ты?

Рома отпивает виски и трындит под нос, что попка у блондинки — что надо.

— Рома?! Что ты сейчас сказал?

— Я помню, как Илья бежал по коридору, держась за нос. Потом сел в тачку и сбил старушку. Это же в тот день и было. Я пошел на кухню, наверное, не помню… Ну, короче, чуть позже встретил и Музу. Она даже сказать ничего не могла мне, а ты говоришь о том, что она могла клеиться к кому-то! Боже, не смеши!

В моей голове неразбериха. Выпитый виски мешает думать быстрее, да ещё и восторженные женские крики отвлекают!

— Макс…

— Откуда она вышла? — спрашиваю я Рому. — Ты видел, откуда Муза вышла тогда?

— Там что-то происходит! — кричит он мне и указывает на толпу.

Слишком медленно я понимаю, что крики на другой стороне лужайки далеки от радости и восторга. И чем скорее я приближаюсь к толпе, тем яснее понимаю, что этот надрывающийся голос принадлежит Карине.

— Ничтожество! Ты полное ничтожество!

Я грубо раздвигаю столпившихся людей и с ужасом смотрю на то, как моя сестра в сверкающем синем платье со всей дури лупит Илью по лицу. Тот наклоняется, прячется за собственными руками, но ему всё равно то и дело нехило прилетает от обезумевшей именинницы.

— Конченый урод! Я тебя ненавижу!

— Карина! Успокойся!