Провокатор - Сергей Валяев

— Что?

— Сформулировал просьбу кто? Столь изысканно?

— Аида!.. Она… кто еще?

— Да, — согласился я. — Действительно, кто еще?

— Больше некому, — подтвердил Боря. — Мы с ней начинаем новую жизнь.

— Какую жизнь?

— Новую и счастливую.

— И что же? — не понимал я.

— И поэтому я хочу… это самое… работать… на новое общество.

— У тебя воняют носки. Политику делают только в чистых носках.

— Аида их уже стирает. Круглосуточно.

— А-а-а, — задумался я. — Тогда, конечно, быть тебе выдающимся государственным деятелем.

— Нэ, — застеснялся друг моего счастливого, гремучего, как ртуть, детства, — я хочу быть курьером.

— Курьером?

— Но по особо важным делам.

— Быть тебе министром, — сказал я и съел от рассеянности перележавшую, с привкусом гнили фруктовину.

«Черешня полезна во всех отношениях», — говорил невразумительный эскулап, травмированный модой на самого себя.

«И все будет хорошо?» — не верила мама.

«Все будет прекрасно, голубушка!» — врал экзекутор веры и надежды.

«Спасибо-спасибо!» — благодарила мама, теша медика цветной ассигнацией.

За все надо платить, тем более — за иллюзию.

Между тем жена Автора была беременна, то есть моя жена, хотя, если быть точным, не совсем жена, была на сносях. Откуда такая уверенность?

Вечером я возвращаюсь: жена сидит на кухне и, кромсая фабричную селедку, жадно поедает тугое, мертвое, мерзкое мясо.

— На солененькое потянуло, — говорит.

— Понимаю-понимаю! — И присаживаюсь на корточки, снова прислоняюсь ухом к мелкому женскому животу. — Не дыши, — требую.

— Почему?

— По-моему, там кто-то живет. Пыхтит.

— Это я дышу, — не соглашается. — Он еще маленький, чтобы…

— Родная, это его дыхание.

— Нет, мое!

— Его!

— Мое! — кричит. — Что ты вообще понимаешь в женском организме?

— Я? — удивляюсь. — Я же медучилище чуть не закончил… акушерское отделение.

— Неуч! — кричит. — Псих! — И, сдерживая слезы, убегает прочь.

А я остаюсь. Жена, очевидно, права: то, что я спятил, сомнений не вызывает. Впрочем, почему? Я живу вполне нормальной жизнью, принимая посильное участие в текущем литературном, блядь, процессе.

Надо признаться сразу: более отвратительное и мерзкое (как селедка) занятие трудно придумать. То есть когда ты один блажишь над бумагой, в этом ничего страшного нет, но когда собираются подобные тебе в гурт (стадо) и начинают выяснять отношения друг с другом и миром, — это уже беда.

И вот я оказался среди буйной молодой поросли, несостоявшийся акушер. Черт меня дернул написать скромный рассказик, а журналу исключительно для вагинальных баб его опубликовать: что-то о романтической любви и трудных родах. И после публикации о какой будущей врачебной практике могла быть речь? И теперь я, сбитый с толку доброжелательной критикой и друзьями, веду определенный образ жизни. Я на дружеской ноге с такими моложавыми замечательными исследователями человеческих душ-туш, как П.А., Л.Б., В.В., и так далее. С ними приятно провести вечерок в полутемном полуподвале литературного кабака. Там мы вместе обсуждаем, переживаем, думаем, говорим, молчим, кричим, сожалеем, завидуем, напиваемся, печатаемся, размножаемся, облевываемся, шпокаемся, эволюционируем и проч. А после возвращаешься домой с неистребимым ощущением, что вволю наглотался слизевой селедки… А тут еще жена эту самую сельдь потребляет в неограниченном количестве.

Впрочем, все это можно вытерпеть, закрыть глаза и сделать умиротворенное выражение, воздействуя волей на покорные лицевые мышцы. И вообще, можно ведь уйти в творчество, как в соседнюю комнату, где чисто, уютно, горит абажур и прибойно шумит любимый город.

За окном прибойно шумела чужая столица. В кабинете напряженно работали кондиционеры. Шеф-руководитель корпункта просматривал туземные газеты, словно пытаясь через политические сплетни разгадать великую тайну загадочного народа. Дверь приоткрылась.

— Разрешите, сэр? — входил человек с военной выправкой.

— Жду-жду. Есть новости?

— Поступил сигнал от SWN-JEL-2477.

— Что вы, право, так сложно агентов шифруете? — поморщился шеф. Всеобщее разоружение, а вы…

— По инструкции № 2588С/66D, — пожал плечами сотрудник.

— Полноте-полноте… Где они сейчас?

— В квадрате GRV 6979–4562.

— О! Бог мой! — вскричал руководитель, выпростав руки к потолку, то есть к невидимому небу.

В небе по-прежнему отсутствовали облачка. Душисто пахло разнотравьем. Далеко мычала корова. В речке русалкой плавала красивая девушка. Молодой человек у автомобиля разминался оздоровительной физкультурой.

Затем, пока прекрасная русалка барахталась в солнечной дорожке, ее смышленый спутник, улучив момент, принялся рыться в спортивной сумке: обнаружил радиопеленгатор, пистолет, рацию. Забросив их в пластмассовое ведерко, спустился к бережку. Зачерпнул водицы — выплеснул.

— Как дела? — взмахнула плавником русалка. — Экзотика, да?

— Радиатор залью, — посчитал нужным объяснить свои действия водитель, — и в путь!

— Коровы! — закричала прелестница.

На бугорчик противоположного бережка выплывали, волоча по траве-мураве наполненное молоком вымя, изредка мычащие животные.

Журналист поднял булыжник и закинул его в ведерко. Оглядываясь на речку, вернулся к авто. Аккуратно запустил камень в спортивную сумку, закрыл ее. Потом принялся заливать воду в радиатор.

Из реки выходила прекрасная молодая и совершенно нагая богиня богиня Европы. Азиатский юный пастушок на противоположном берегу окаменел.

Я, Автор, люблю своих друзей и приятелей по литературному цеху. С ними хорошо пить теплую ЦДЛовскую водку и говорить на вечные темы. Хотя многие из них к литературе имеют такое же отношение, как папа римский к учению Кришны.

Иногда мне хочется сказать сотоварищам-собутыльникам всю правду: ну нет у вас, ковырялок, от Бога, одна пустота там, где мозги. Не надо насиловать и себя, и других, и бумагу, не нужно влезать в редколлегии журналов и пить водку с редакторами, не следует мечтать трахнуть в шафранные попки страшненьких редакторш на их же столах и так далее.

У каждого из вас, друзья, прекрасные профессии: один — научный сотрудник, другой — медик, третий работал и шофером, и кровельщиком, и слесарем-сборщиком, и монтером, и плотником-паркетчиком, и воспитателем женского общежития.

Ан нет, слышу их здоровые напряженные голоса: сам-то, подлец, по какому такому праву кропаешь, акушер ты этакий, гинеколог недобросовестный… Сам небось мечту лелеешь редакторшу в казенном кабинете на собственной рукописи отодрать, провокатор…