Шелепин - Леонид Млечин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 125
Перейти на страницу:

– Нашему народу такое не нужно!

«Серов, – рассказывал художник Павел Никонов, – сначала подводит к Дейнеке, к „Материнству“, говорит: „Вот советская мать“. Потом еще: „Вот советский воин“. А к моим „Геологам“ подвел и говорит: „А за эту картину государство заплатило три тысячи рублей“. Тогда это были большие деньги, Хрущев потому и взвился».

Раздраженный Никита Сергеевич поднялся на второй этаж, где выставлялись молодые живописцы, которые вскоре станут известны всему миру.

«Хрущев три раза обежал довольно большой зал, – рассказывал художник Элий Белютин. – Его движения были очень резки. Он то стремительно двигался от одной картины к другой, то возвращался назад, и все окружавшие его люди тут же услужливо пятились, наступая друг другу на ноги. Со стороны это выглядело, как в комедийном фильме времен Чаплина.»

– Что это за безобразие, что за уроды?! Где автор?! – ругался Хрущев. – Что это за лица?! Вы что, рисовать не умеете?! Мой внук и то лучше нарисует.

Хрущев настойчиво интересовался социальным происхождением художников. Может быть, это дети помещиков и купцов? Но молодые художники, чьи работы он не понимал, были из простых семей и к тому же прошли войну – кто рядовым, кто младшим офицером.

«Когда Хрущев подошел к моей последней работе, к автопортрету, – вспоминал Борис Жутовский, – он уже куражился:

– Посмотри лучше, какой автопортрет Лактионов нарисовал. Если взять картон, вырезать в нем дырку и приложить к портрету Лактионова, что видно? Видать лицо. А эту же дырку приложить к твоему портрету, что будет? Женщины должны меня простить – жопа.

И вся его свита мило улыбнулась».

Элий Белютин пытался кое-что втолковать Хрущеву:

– Эти художники, работы которых вы видите, много ездят по стране, любят ее и стремятся ее передать не только по зрительным впечатлениям, но и сердцем. Поэтому их картины передают не копию природы, а ее преображенный их чувствами и отношением образ. Вот взять, например, эту картину «Спасские ворота». Их легко узнать. А цветовое решение усиливает к тому же ощущение величия и мощи.

«Я говорил обычными словами, которыми принято объяснять живопись, – рассказывал потом Белютин. – Хрущев слушал молча, наклонив голову. Он, похоже, успокаивался. Никто нас не прерывал, и чувствовалось, пройдет еще пять– десять минут, и вся история кончится. Но посредине моего объяснения сухая шея склонилась к Хрущеву, и тот, посмотрев на мое спокойное лицо, неожиданно взорвался:

– Да что вы говорите, какой это Кремль? Это издевательство! Где тут зубцы на стенах – почему их не видно?

И тут же ему стало не по себе, и он добавил вежливо:

– Очень общо и непонятно. Вот что, Белютин, я вам говорю как председатель Совета министров: все это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю!»

Через пару недель, 17 декабря, в Доме приемов на Ленинских горах устроили встречу руководителей страны с деятелями литературы и искусства. Разгромный доклад прочитал секретарь ЦК по идеологии Леонид Ильичев.

Хрущева несло, туалетная тематика захватила его воображение. Скульптору Эрнсту Неизвестному (который впоследствии поставит памятник на могиле Хрущева) первый секретарь ЦК сказал:

– Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет… Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите.

Так же по-хамски Хрущев говорил о других талантливых писателях и художниках. Далеко не всем руководителям страны нравился такой стиль разговора. Кирилл Трофимович Мазуров, в ту пору первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, рассказывал через много лет:

– Я присутствовал, когда он всех этих мальчишек – Рождественского, Вознесенского, Евтушенко – всенародно обзывал всякими грубыми словами. Как можно: оскорбляя этих, по сути, детей, он показывает всех нас, руководителей, какими-то держимордами, пещерными людьми, которые не только не разбираются в литературе, но и говорят о ней нецивилизованными словами. Стало ясно всем, что Хрущев зарвался.

В марте 1963 года в Свердловском зале Кремля вновь собрали деятелей литературы и искусства. Хрущев опять вспомнил о Неизвестном:

– Прошлый раз мы видели тошнотворную стряпню Эрнста Неизвестного и возмущались тем, что этот человек, не лишенный, очевидно, задатков, окончивший советское высшее учебное заведение, платит народу такой черной неблагодарностью. Хорошо, что таких художников у нас немного, но, к сожалению, он все-таки не одинок среди работников искусства. Вы видели и некоторые другие изделия художников-абстракционистов. Мы осуждали и будем осуждать подобные уродства открыто, со всей непримиримостью…

Победу торжествовал Владимир Александрович Серов, лауреат двух Сталинских премий, автор картины «Ходоки у В. И. Ленина», поборник социалистического реализма и пламенный борец с современной и талантливой жипописью. Ему поручили возглавить Академию художеств. Заместитель иностранных дел Владимир Семенов, коллекционер, разбиравшийся в изобразительном искусстве, называл Серова «крайне серым и дурацким Аракчеевым». Семенов сказал секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко, что не терпит Серова. Кириленко «махнул рукой, де, Серов это не фигура, но его надо поддерживать в борьбе с абстракционизмом».

Для разгромленных Хрущевым деятелей культуры настали трудные времена, их преследовали, писателей не издавали, художникам не позволяли выставляться, скульпторам – получать заказы. От провинившихся требовали покаяния.

3 марта 1964 года секретарь ЦК Леонид Ильичев представил в ЦК обширную записку о творческой интеллигенции:

«Молодые московские художники, подвергшиеся критике за эстетские, формалистические тенденции в своем творчестве, признали ее справедливость и работают над новыми произведениями (А. Васнецов, Э. Неизвестный). Занялись делом и некоторые, наиболее способные из „московских абстракционистов“, уродливые опусы которых были подвергнуты резкой партийной критике. Бывший „руководитель“ этой группы Белютин выпустил заслуживающую внимания книгу о русском реалистическом искусстве прошлого века».

А Аджубей, можно сказать, отделался легким испугом. Тесть всего лишь отчитал его на президиуме ЦК, в своем кругу, непублично…

Позволю себе короткое отступление. Я тоже работал в «Известиях» – в середине 1990-х, через тридцать лет после Аджубея, когда воцарилась полная свобода слова. Но старые известинцы, похоже, именно аджубеевские годы считали временем расцвета газеты и вспоминали Алексея Ивановича с почтением и восхищением.

На утренних заседаниях редколлегии в овальном конференц-зале я сидел рядом с Анатолием Ивановичем Друзенко, который пришел в «Известия» при Аджубее стажером и вырос до первого заместителя главного редактора. Он часто с горечью повторял:

– Такого редактора, как Аджубей, в «Известиях» не было и больше не будет.

1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 125
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?