Шелепин - Леонид Млечин

Алексею Ивановичу Аджубею, его насыщенной жизни, откровенно завидовали. Преуспевающий во всем человек, он распространял вокруг себя атмосферу процветания. Он был то высокомерным, то покровительственно-добрым.

Таким увидел его собственный корреспондент ТАСС в Сталинграде Владимир Николаевич Еременко. Через много лет он описал поразившую его сцену. Уже после ХХ съезда Хрущев привез в Сталинград югославскую делегацию. Вместе с первым секретарем была неизменная пресс-группа – главный редактор «Правды» Павел Алексеевич Сатюков, председатель Госкомитета СССР по радиовещанию и телевидению Михаил Аверкиевич Харламов и конечно же Аджубей.

Во время торжественного приема, когда выступал Хрущев и все жадно внимали первому секретарю ЦК КПСС, Аджубей, как ни в чем не бывало, пошел по залу.

«Немногочисленные в застолье парт– и совдамы провожали его умиленными взглядами, – вспоминал Владимир Еременко. – Молодой, высокий, пышущий здоровьем атлет излучал не только физическую силу, но и завораживающую силу власти. Он зять могущественного человека, развенчавшего Сталина, вздыбившего страну. Когда говорит этот всесильный муж, немногие из его окружения могут позволить себе так вальяжно и независимо следовать через зал.

Аджубей же спокойно, не убыстрив шага, дошел до своего места и, опустившись на стул, тут же что-то стал шептать на ухо Сатюкову. Тот сидел, словно аршин проглотив, весь внимание, повернувшись к Хрущеву.

Я чуть не прыснул от смеха, наблюдая, в каком тяжелом положении главный редактор «Правды». Демонстрируя верноподданническое внимание первому секретарю, он не может отмахнуться и от нашептываюшего Аджубея».

Вокруг Аджубея крутилось множество лизоблюдов и собутыльников, переиначивших знаменитую песню на новый лад:

Аджубею Никита Сергеевич разрешил произнести речь на ХХII съезде партии в октябре 1961 года. Это было большим поощрением, но выступление оказалось неудачным, хотя зал исправно хлопал в нужный момент. Аджубей рассказывал о своих поездках за границу – во Францию и Соединенные Штаты, что было недоступно большинству делегатов партийного съезда. Едва ли сидящие в Большом Кремлевском дворце испытывали теплые чувства, глядя на благополучного молодого человека, взлетевшего так высоко и объездившего полмира благодаря тестю.

Аджубей говорил о том, как встречали Хрущева за рубежом, в восторженных тонах поведал о печально знаменитом эпизоде в зале заседаний Организации Объединенных Наций. В сентябре 1960 года Хрущев отправился в Нью-Йорк – на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Никита Сергеевич присутствовал на всех заседаниях Генассамблеи, хотя руководители государств обычно не тратят на это время. Но Хрущев полностью отдался новому для него делу. Он словно вернулся в годы своей юности, когда сражался на митингах с противниками генеральной линии партии.

Обсуждался вопрос о ликвидации колониальной системы, тринадцать новых африканских государств приняли в ООН.

В первый раз Хрущев стал скандалить, когда выступал Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд. Никита Сергеевич стал стучать кулаками, призывая к себе на помощь соседей:

– Громыко, дипломаты, поддерживайте.

Министр и его подчиненные постукивали осторожно. Хрущев повернулся к соседям – украинской делегации во главе с Николаем Викторовичем Подгорным. Тот с удовольствием поддержал Хрущева. Но необычный демарш советского руководителя тогда особого впечатления не произвел.

Никита Сергеевич же вошел во вкус. Когда представитель Филиппин заговорил о том, что Советский Союз аннексировал Прибалтику и подавил народное восстание в Венгрии, Хрущев, как положено, поднял руку, чтобы попросить у председательствующего слова. Но председательствующий, видимо, его не видел. Хрущев, вспоминал его переводчик Виктор Суходрев, пытался топать ногами, но на полу лежал ковер. Тогда он стал стучать кулаками. Отчаянно барабанил и сидевший рядом с ним министр иностранных дел Громыко.

Потом Андрей Андреевич станет рассказывать, что он этого не делал и, напротив, пытался успокоить Хрущева. На самом деле министр старался не отставать от своего лидера.

Хрущев, сняв с ноги полуботинок, стал им стучать по столу. Потом Хрущев объяснял это по-разному. Но сразу после этой истории откровенно признался: он так стучал кулаками, что у него часы остановились. И это его совсем разозлило:

– Вот, думаю, черт возьми, еще и часы свои сломал из-за этого капиталистического холуя. И так мне обидно стало, что я снял ботинок и стал им стучать.

Он все-таки получил слово, вышел на трибуну и стал кричать:

– Франко установил режим кровавой диктатуры и уничтожает лучших сынов Испании! Настанет время, народ Испании поднимется и свергнет кровавый режим!

Председательствовавший на заседании Генеральной Ассамблеи ирландец Фредерик Боланд пытался его остановить:

– Выступающий оскорбляет главу государства Испании, а это у нас не принято.

Хрущеву никто не перевел эти слова. А он решил, что председательствующий вступился за испанца, и накинулся на Боланда:

– Ах, вот как?! И вы, председатель, тоже поддерживаете этого мерзкого холуя империализма и фашизма? Так вот я вам скажу: придет время, и народ Ирландии поднимется против своих угнетателей! Народ Ирландии свергнет таких, как вы, прислужников империализма!

Обычно сдержанный и невозмутимый Боланд крикнул, что лишает Хрущева слова. А тот продолжал говорить, хотя микрофон у него отключили. Он покинул трибуну только тогда, когда Боланд просто вышел из зала и заседание прервалось. К Хрущеву бросился генерал Николай Степанович Захаров, начальник девятого управления (охрана высшего руководства страны) КГБ, он не на шутку боялся мести пылких испанцев. Захаров проводил Хрущева на его место.

– Там годами царила тошнотворная атмосфера парадности и так называемого классического парламентаризма, – рассказывал Аджубей с трибуны партийного съезда. – Советская делегация развеяла эту мертвящую скуку… Когда уставали кулаки, которыми делегаты социалистического лагеря барабанили по столам в знак протеста, находились и другие способы для обуздания фарисеев и лжецов. Может быть, это и шокировало дипломатических дам западного мира, но просто здорово было, когда товарищ Хрущев однажды, во время одной из провокационных речей, которую произносил западный дипломат, снял ботинок и начал им стучать по столу.

Зал партийного съезда взорвался аплодисментами.

– Причем, – продолжал Аджубей, – Никита Сергеевич Хрущев ботинок положил таким образом – впереди нашей делегации сидела делегация фашистской Испании, что носок ботинка почти упирался в шею франкистского министра иностранных дел, но не полностью. В данном случае была проявлена дипломатическая гибкость!

В зале засмеялись и зааплодировали. Когда ровно через три года Хрущева снимут, этот эпизод в ООН те же самые люди поставят ему в упрек и назовут невиданным позором…