Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Он сделал краткий доклад о том, как зачинался и как вырастал его противобольшевистский отряд, как он с глуши горной части Баталпашинского отдела выбрался на его равнинную часть и, наконец, добрался до города Ставрополя, и как теперь он предъявил ультиматум засевшим в Ставрополе большевикам. Он познакомил нас с содержанием своей прокламации, с которой он обратился к населению Ставропольской губернии: «Мы не против советской власти, мы воюем с большевистскими комиссарами-насильниками за народную власть».

Рада, по выслушании доклада Шкуро, постановила командировать в его отряд одного из членов правительства (избрали меня) и одного члена рады (избрали сотника У., уполномоченного Багалпашинского отдела). Нам поручалось: 1) ознакомиться на месте с состоянием отряда и с его настроениями, и 2) в свою очередь, познакомить отряд со взглядами правительства и рады на сущность антибольшевистской борьбы и на организацию антибольшевистских сил.

По железной дороге мы должны были проехать до ст. Песчанокопской и затем автомобилем через селение Медвежье в с. Ладовская Балка, где должен был тогда находиться отряд. Сам Шкуро в отряд с нами не поехал, а должен был выехать туда через станицу Кавказскую, только что занятую добровольцами.

С нами выехал лишь его офицер для поручений есаул М., мрачный молодой человек, исключительно озлобленный против большевиков и вообще против революции… В станице Баталпашинской большевизаны замучили, чуть ли не живым зарыли в землю, его старика отца, достойнейшего педагога, Павла Минаевича Мельникова.

Когда мы усаживались на ст. Песчанокопской в ожидавший нас автомобиль-грузовичок с пулеметами при пулеметчиках, к нам взобрался пожилой генерал.

– Послушайте, поручик, – обратился он к молодому офицеру, провожавшему его до автомобиля, – дайте и мне винтовку… Она мне может пригодиться… Хоть будет из чего застрелиться…

Депутат У-в зиркнул на меня:

– Хорош воин… Начинает путешествие с мыслью о самоубийстве.

К вечеру мы подъезжали к сел. Лаловская Балка. Люди в нем, видно, привыкли жить в довольстве, хорошо обстроились, просторные усадебные места, обширные сады при них…

За селением на выгоне – лагерь шкуринцев. Лишь в древних военных хрониках можно встретить описание подобных походных лагерей.

В несколько концентрически расположенных кругов придвинуты одна к другой повозки. Узкие проходы вели на свободную от повозок площадь посредине, где находилась основная масса людей, где очаги котлов, где «кашевары» приготовляли пищу на всех воинов.

Штаб отряда на этот раз помещался в селении в доме зажиточного купца. Встретили нас с интересом, но настороженно, – кто? зачем пожаловали?

Пока пили предложенный нам чай, полковник Слащов[42] (начальник штаба) удалился для заслушания доклада приехавшего с нами ее. Мельникова. Вернувшись к нам, Слащов продолжал разговор уже более спокойно и деловито. Спросил о принципах организации кубанской власти, о взаимоотношениях с главным командованием Добровольческой армии. Тут же кратко рассказал, что их отряд почти исключительно состоит из кубанских казаков, все много перенесли и переносят невзгод, но бодрости не теряют. Все у полковника Слащова складно и деловито.

Генерала, нашего спутника, – по дороге выяснилось, что это не кто иной, как вновь назначенный генералом Деникиным губернатор Ставропольской губернии, – Слащов тоже очень спокойно выслушал, в меру обнаружил уважение к его высокому чину, но дал ясно понять, что в отряде, впредь до возвращения полковника Шкуро, он, Слащов, главный начальник, полномочия губернатора начнутся по взятии главного города губернии Ставрополя. Нам тоже обещал посодействовать взаимному ознакомлению с казаками, когда все будем в Ставрополе, а пока что будем делать остальную часть похода совместно.

Вечером двинулись всем отрядом по направлению к Ставрополю. Ночной привал делали в сел. Птичьем и тут штаб и мы спали вповалку на полу, а в такой обстановке лучше всего понять друг друга.

С рассветом двинулись дальше. Спустились в низину, открытую и ровную. Весь отряд перед глазами. С нами идут главные силы. В стороне на полверсты гарцуют сотни полторы всадников – бригада войскового старшины Солоцкого.

Сил, вообще говоря, мало. Но отдельные части отряда носят громкие названия: бригад, полков. В отряде не было ни одной пушки, было несколько бомбометов, а между тем одиноко трусил на лошади полковник Сейдлер – «инспектор артиллерии».

Главные силы все или на повозках, или верхом на лошадях. Как каждый вырвался из дому – с чем и в чем был, – так и ездят теперь по степям Ставрополья. У тех, кто сумел достать или отбить у большевиков, имеются винтовки. А у некоторых лишь домашнее охотничье ружье. Численно весь отряд едва ли больше 3000, около бригады пластунов, – остальное сборная кавалерия.

На выборку возьму несколько персонажей отряда.

Неподалеку гарцевал на хорошей лошади всадник. Грязная земляного цвета рубаха, разодранная сверху донизу и связана узлом, изодранные шаровары, на босу ногу чувяки, сбоку шашка. Через прорехи просвечивает тело, обветренное, грязное. Лицо загорело. Как из меди вылит человек.

Другой. Сотник Б. По общим отзывам, прекрасный молодой офицер. Сейчас по внешности тип карачаевца в горах у своего коша. Конусообразная войлочная шляпа. Черкеска в заплатах. На ногах карачаевская обувь из сырцовой кожи.

Подходим к селению Московскому, огибаем околицу, в сторону сельских дворов высылается цепь комендантской сотни. Никому не позволяется врываться в селение. Табором располагаемся на широкой площади. Слащов направляет просьбу сельским властям доставить продовольствие его отряду на время привала. Сельские власти просьбу удовлетворяют, и все выходит, как говорится, чинно-благородно.

С именем Шкуро связано много рассказов о легкомысленном отношении к чужой собственности близких людей и даже его самого. Что было после, не берусь ни утверждать, ни отрицать этого, но в описываемое время, по моему впечатлению, сами они бедствовали, но населения не обирали.

Исключения, конечно, могли быть.

Например, заехали мы во двор почтаря, чтобы переменить лошадей. Хозяйство у него налаженное. В конюшне несколько пар в прекрасном теле лошадей. Пока перепрягали, баба пригласила зайти в горницу выпить молока. Вдруг во дворе шум, скандал. Выхожу на крыльцо, и ясная картина: чин отряда пытается оставить своего заезженного коня, а взять покрепче из конюшни. Почтарь упирается, не дает.

Увидав меня, чин засуетился, застеснялся, и быстро выскочил со двора на прежней своей лошади.

Я узнал его: старый знакомый. Был писарем в моей родной станице еще до революции, и за многие беды его выпроводили из станицы. За таким всюду должен быть хороший глаз.