Ловелас в законе - Владимир Колычев

Занавеска сдвинулась в сторону, в каморку заглянула Даша и спросила:

— Кто здесь?

Она осторожно приблизилась к Никите, сощурилась, пытаясь разглядеть его в полутьме.

— Никита?! Ты?!

Он лежал, не двигаясь, и уныло глядел на нее. Никогда еще Яшин не чувствовал себя так униженно, как сейчас.

— А чего молчишь? — Она пальцем потрогала кусок материи, торчавший у него во рту. — Нечего сказать, да? А чего так? Ты не хотел, чтобы я вернулась? А Вероника твоя где?

Никита с надеждой глянул на нее. Если Даша не очень издевалась, говоря о Веронике, значит, там, в горнице, покоился кто-то другой.

— Ну так чего ты молчишь?

Никита закрыл глаза, давая понять, что нет у него желания общаться с такой идиоткой.

— И не обнимешь. А я так соскучилась! — Она стала стаскивать с него одеяло, но не сверху, а снизу.

Веревки сковывали руки Яшина, прижатые к телу, а ноги были относительно свободны. Брюк на нем не было.

— А ты почему не соскучился? — возмущенно спросила Даша. — Вероника все соки из тебя высосала?

Никита осторожно мотнул головой. Как он только мог жить с такой дурой, воспринимать ее всерьез? Нет, не зря они расстались.

— Не хочешь говорить, так и не надо, — заявила Даша. — Полежи тут, подумай над своим поведением. А я пока пойду. Да, кстати, тут тебя кое-кто сжечь собирался.

Никита напряженно посмотрел на нее. Да, если запахло бензином, то это значит, что Федот действительно мог его сжечь. Видимо, что-то у этого ублюдка пошло не так. Но ведь и Даша не совсем то, что нужно Никите.

— Ну что, будем прощаться? — Она внимательно посмотрела на него.

Он даже не шелохнулся, глядел на нее со спокойной обреченностью.

— Кстати, четыре лимона у меня. Все деньги теперь мои!

Никита даже не изменился в лице.

— Обидно, да?.. Так тебе и надо. Куплю виллу на Канарах. Говорят, там круглый год весна. Может, со мной поедешь? Будешь у меня садовником. Машинка у тебя вроде бы ничего, кусты подстригать умеешь. Я помню.

Никита повел головой, указывая ей на дверь. Дескать, задолбала ты меня своей трескотней.

Даша вышла из дома, Никита услышал, как закрылась дверь. Пусть уходит, лишь бы только дом не поджигала. Если с Федотом что-то случилось, то рано или поздно здесь появятся люди, которые освободят Никиту. А деньги… С ними он распрощался давно. Еще до того как Стас ограбил Перекатникова. И надо же было тогда Саше появиться со своими проклятыми миллионами!

Даша налетела как ураган, с ходу бросила ему джинсы и футболку и спросила:

— Твое?

Никита кивнул. И футболка мятая, и джинсы, но все чистое. Похоже, Даша сняла это все с бельевой веревки. Вероника постирала, повесила сушить. Не могла она уехать, бросить его. Значит, Федот что-то сделал с ней.

— Одевайся!

Никита глянул на Дашу с удивлением и осуждением. Он по-прежнему связан, а ей совсем не обязательно издеваться над ним.

Но Даша как будто и не заметила его возмущения, сначала вытащила изо рта кляп, затем срезала веревки.

Никита поднялся, натянул джинсы, футболку взял с собой, с ней через плечо выглянул в горницу. Там на диване лежала мертвая женщина с трупными пятнами на синюшном лице. В груди ножевая рана, весь халат в крови. Лет сорок ей на вид. Столько же примерно было и Федоту.

— Знаешь ее? — спросила Даша.

— Федот говорил про жену, — ответил Никита.

Загуляла жена, мол. С Никитой закрутила, в одном доме с ним и должна была сгореть. После того как Федот ее убил. А сделал он это, скорее всего, вчера, незадолго до того, как встретил Никиту и Дашу. Тогда в его больной голове и созрел не менее нездоровый план.

— А Вероника где? — спросил Никита.

Он обошел дом, но Вероники нигде не было. А во дворе Яшин нашел Федота. Мужик лежал у крыльца, от которого воняло бензином, с дыркой во лбу.

— Это Суржик его, — сказала Даша и показала на тело, которое лежало сразу за калиткой.

Там же в свете фонаря Никита увидел и чемодан, который показался ему знакомым.

— Уходить надо! — Даша подбросила в руке связку ключей и кивком показала на грузовик.

Но Никита бросился к хлеву, в котором Федот держал корову. Буренку он там нашел, а Веронику — нет.

Не было ее и в бане, а больше искать было негде. Но где-то же Федот держал тело своей жены. Вдруг Вероника в доме, в погребе?

Даша ждала его во дворе, у крыльца. Тело какого-то там Суржика по-прежнему лежало за калиткой, а чемодана уже не было. Никита слышал, как тарахтит грузовик.

— Долго же ты! — Она шлепнула себя ладонью по бедру, возмущенно глянула на него.

— Можешь отправляться без меня! — сказал Никита, кивком показал на машину и шагнул за порог.

Люк, ведущий в погреб, он нашел в сенях, под домотканым половичком, поднял крышку, по деревянной лестнице спустился вниз. Глубоко, прохладно, стеллажи с банками, стены из речного булыжника. Вероники здесь не было.

Может, она действительно ушла? Говорила же, что хочет вернуться к Саше, как только Никита поправится. Сказала и усыпила, чтобы он не проснулся, не остановил ее.

Никита поднялся, но крышку люка закрывать не стал и в горницу заходить не решился. Даша права. Нужно как можно скорей отсюда уходить. Даже если сама она уже уехала, все равно нужно делать ноги.

Но Даша никуда не делась, стояла у калитки, увидела Никиту, поманила к себе нетерпеливым движением руки и заявила:

— Давай быстрей!

Никита глянул на труп Суржика. Знакомое лицо. Не этот ли человек стрелял в Стаса?.. У Яшина было много вопросов к Даше.

— Ты поведешь или я? — спросила она.

— Ты не сможешь. Там гидроусилителя нет, — сказал Никита.

— Ты бы видел, как этот старичок заводится…

— Нормально заводится, — послышалось вдруг за спиной.

Никита решил, что это Суржик вдруг ожил. У него самая настоящая дыра в груди от крупного калибра. С такими ранами не оживают. Но так и его, Никиту, еще сегодня утром кое-кто считал мертвым.

Он обернулся и увидел двух мужичков, к которым по тропинке из леса подходил третий. Все с ружьями, одна двустволка направлена была на Никиту, другая — на Дашу.

— Нажал на педаль стартера, и все дела, — сказал мужичок среднего роста, плотного сложения, с рыжими, как огонь, волосами.

Глазки маленькие, выпученные, как у краба. Ноздри оттопыренные, как будто кто-то пытался вывернуть его нос наизнанку, но бросил на полпути.