Небесный огонь - Ариадна Борисова

– Стихии поместятся сюда – в то, что ты называешь Генератором, между Сата и его отражением. Чтобы упорядочить спутанные удары стихий, я выстроил радужный мост в девять слоев. Силовые волны промчатся по нему туда и обратно, скатаются в ядра и выстрелят по намеченным мишеням.

– Прелестно! – изумился демон. – Из чего состоит мост?

– Из дерева, камня, рога, разного железа. – Помедлив, кузнец вздохнул: – Из наследного умения. Сердца предков стучат за спиной. Им не нравится моя работа. Я иду по костям.

– Выдержишь? – засмеялся Странник.

– Выдержу, – ответил Атын серьезно. – Осталось кое-что поправить, и все.

Ухмыляясь, белоглазый покрутил головой:

– Шамань же, шамань, мой невежественный гений! В Элен заставим девчонку отдать восьмигранник. Все у нас получится! После распилим наш драгоценный октаэдр, и ты смастеришь мне по кольцу на каждый палец. Назначу тебя наместником в Орто!

«Предки поймут, – мрачно думал Атын. – Я должен был выстроить мост. Если Генератор с помощью Сата не заключит стихии в себе, их ударная сила разнесет Орто в клочья. А чтобы камень не взорвался от напряжения, я выстрелю. Единственный раз – по Долине Смерти».

Крушась о Котле и ненавидя его, раздираемый противоречиями, мастер готовился стереть в пыль и этот венец чьего-то проклятого джогура.

…А пока острые зубья полозьев Самодвиги по живому резали толстые ремни из таежного покрова с корнями, кедровым стланцем и оленьим мхом. Высокие сосны на взгорьях крушились, как кусты. Глумливая сила обдирала стволы деревьев до сердцевины. Вспять убегала широкая полоса истерзанной земли с удушливым маревом поверху.

Все сущее издалека слышало безумную песнь ликующего железа. Беспредельный ужас разливался в воздухе. Звери прыскали во все стороны и мчались без оглядки, себя не помня. Вместе неслись медведи, волки, лисы, олени, косули, зайцы… Впервые собралась столь всеохватная, разношерстная стая. Никто не помышлял о чужой вожделенной крови, не помнил об опасных клыках и когтях. Дети Бай-Байаная, что извека враждовали по жребию своего естества, сравнялись перед великим лихом, которое приняло обличье стремительно катящейся гряды трех красных холмов. У многих зверей на бегу отказывало дыхание и обрывались сердечные жилы.

Солнечные лучи полировали хищные жерла Самодвиги. Выхлопы зловонного дыма оседали вокруг жирными черными каплями. «Не-ф-ф-фть, Не-быть, Не-быть, – тяжко стучали, погрохатывали страшные полозья. – Не быть. Не жить. Не́жить».

* * *

Маленькое одулларское кочевье из четырех яранг притулилось к ольховой роще у берега Большой Реки. Возле них, подрагивая чуткими ушами, отдыхали сытые олени. На веревке, протянутой у костра от жерди к жердям, вялились смуглые рыбьи пласты. Тихо плыли к мирному небосводу дым солнечной сосны и душистый запах похлебки.

Три женщины хлопотали над котелком и мисами, расставленными на шкурах. Четвертая, совсем еще девчонка, сидя на корточках и нежно смеясь, простерла руки к кудрявому ребенку. Он совершал одно из важнейших дел в своей жизни – первые шаги. На круглой поляне у кустов цветущего боярышника дети играли в охотников и уток.

Откуда-то из глубины леса за утесами донесся неведомый гул. Земля вздрогнула. Олени вскочили, женщины тревожно переглянулись и замерли. Юная мать в страхе подхватила испуганное дитя и притиснула к себе. Кроха громко расплакался. Из рощи уже спешили обеспокоенные мужчины с неводом на длинных палках.

Люди скрылись в ярангах, хотя то большое и громкое, что нарушило покой кочевников, промчалось далеко, за несколько кёсов от Большой Реки. На берегу остался лишь один молодой мужчина.

Великий лес-тайга настороженно притих и затаился. Из какой-то яранги слышались детский плач и приглушенная материнская песнь.

– Сынок, – позвал мужчина негромко, и полог крайнего кочевого дома приоткрылся.

– Не бойся, – сказал одуллар и улыбнулся подбежавшему мальчику. – Плохое ушло.

– Оно не придет сюда? – спросил мальчик и прильнул к отцу, снизу вверх глядя в его невозмутимое лицо.

– Не знаю, – честно ответил отец.

– А если оно все-таки…

– Не надо спрашивать об этом, – мягко оборвал мужчина и положил на плечо ребенку спокойную ладонь. – Если спрашивают о чем-нибудь плохом рядом с рекой, она начинает болеть вопросами и рыба уплывает на дно. Помолчим. Постоим и послушаем, о чем шепчутся волны.

– Большая Река умная, бабушка мне говорила, – кивнул мальчуган, обернулся и посмотрел на туес с крышкой, видневшийся в хвое большой ели. Зеленый шатер ее кроны раскинулся за ольховой рощей.

– Помолчим, – повторил отец, вздохнув.

«Котел проехал, – подумал он мыслями матушки. – Хоть бы людям удалось его победить».

Мужчина поднял голову к небу. Дальше он думал свое.

«Все куда-то едут, летят, бегут. И мы бежим. А матушка устала бежать… Поэтому меня теперь зовут Сыном-висящей-на-ели. Пройдет этот день и второй. На третий мы тронемся с утра потихоньку. Мы молоды, и бег наш длинен. Я поведу свой род к доброму месту. Его для нас на Земле указали мудрые духи».

Он знал, куда вести. Это знание вместе со жребием вожака он вобрал в себя с матушкиным сердцем.

Мальчик распахнул на речную гладь ясные глазенки, полные удивления и восторга. Сын молодого старейшины спрашивал: «О чем же вы шепчетесь, волны?»

Над Орто, где все сущее смертно, упруго подобравшись, ступала рыже-бурая луна. Готовым к броску зверем кралась она по небу. Ярко сияли два длинных рога-луча, направленные на Хорсуна, и он насторожил копье. Но тут, как всегда, на каменную землю пал ливень. Черный ливень – привычный глухой мрак, за которым осталась Нарьяна. Хорсун не стал сражаться с плотными струями, зная, что ничего не добьется. Без надежды тронул непроницаемую стену рукой. Пальцы вторглись в темень легко. Ливень был вязкий, теплый, и пахло от него так, как если бы кто-то насыпал на раскаленную заржавелую медь солонцовой земли.

«Кровь», – догадался Хорсун. В беспроглядной мгле померещились блуждающие болотные огоньки. Не мешкая, вошел в кровавую ночь… и всегдашняя скорбь показалась каплей в разверзшейся бездне беды.

Он проснулся. Стыдясь, протер влажные от слез и тоски глаза. Багалык Бэргэн велел вчера отдохнуть и выспаться. Не то, молвил со смешком, врагов напугаешь, с безудержным храпом валясь им под ноги… Этот сон! Понятно, почему луна причудилась зверем. Диковинную весть принес на днях Быгдай. Во время дозора возле Диринга отрядник заприметил пряморогого лося. Будто бы точь-в-точь то самое страшилище, убитое в год Осени Бури.

Хорсун отозвался с досадой:

– Не мог восстать лось из мертвых. Мясо пятнадцать весен назад съедено, кости истлели. Знать, просто подобный же зверь объявился в проклятом месте.