Соседская девочка (сборник) - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Снег тем временем валил всё гуще и быстрее. В окне видно было, как мама и папа с коляской – наверняка из местных – пробиваются сквозь этот буран. Красиво: намёты снега на черном козырьке коляски, женщина закрыла лицо рукой, мужчина ведет ее под руку. Второй спутник Натальи Сергеевны схватил айфон и выбежал на крыльцо, щелкнуть. Но пока он выбирался из-за стола, эти люди уже прошли мимо. Сзади было не так красиво. Тогда он снял просто улицу под снегом.
Вернулся. Наталья Сергеевна смотрела в свою маленькую золоченую «Нокию», нажимала разные кнопки и говорила:
– Самое простое латышское имя! Валдис? Янис? Андрис?
– Гунарс. Айварс. Вилис, – подсказывали ее спутники. – Что такое?
– Он тут жил… Он тут живет, вот буквально если выйти, налево в переулок, и там его дом! Погодите… Марис? Валдис? Фамилию помню – Мелдерис. Но я его записала на имя! Поняли? Сначала имя, потом фамилия. Ды-ды Мелдерис. Или Ды-ды-ды Мелдерис.
– Петерис? Карлис? Улдис? – сказал первый спутник. – Прокрути все номера.
– Ага, прокрути. У меня тут две тысячи номеров, кошмар. Мы с ним уже лет двадцать знакомы. Или даже больше. Но лет семь уже не встречались. Я когда приезжала, мы всегда виделись. Мы со Стасиком Дударем и Сережей Векслером, и с ним тоже, вчетвером гуляли, пили, дружили, болтали, вот как с вами сейчас. Какой человек! Я на эти дни просто влюблялась в него! Не смейтесь, бессовестные! Я серьезно. Но послушайте! Как же быть? Сколько сейчас в Бостоне?
Третий спутник посмотрел в свой айфон:
– Шесть утра с минутами.
– А в Барселоне?
– Три минуты первого.
– Дня?
– Ну разумеется!
– Звоним в Барселону, – она набрала номер. – Привет, родной. Узнаешь? Ну, я, я, конечно. Помнишь Мелдериса? Вот я как раз буквально рядом с его домом, а как зовут – забыла. Час назад? Рудольф! Рудольф! Спасибо, родной. Ничего, все нормально, хорошо и прекрасно. Целую! – Наталья Сергеевна нажала отбой и засмеялась: – Конечно, Рудольф! Вы не поверите, Сережа Векслер с ним буквально час назад говорил!.. Он здесь. Рудольф здесь! Так, ищем номер… Рудольф Мелдерис…
Тем временем снег вдруг перестал идти, небо тут же поголубело, и солнце пробилось, и через окно видно стало, как на заснеженном тротуаре темно-синим огнем горят тени деревьев, киосков и фонарных столбов.
Второй спутник Натальи Сергеевны быстро встал из-за стола и вышел на крыльцо снять эту внезапную перемену погоды. У него уже было два фото этой улицы: серое, как будто дождливое небо, потом метель, и вот третье – внезапная февральская лазурь. Отличная серия для Инстаграма.
Проходя через зал, он увидел возле дверей высокий плоский «винотечный» шкаф, где бутылки лежат поленницей от пола почти до потолка, – шкаф как ширма, а там еще один столик.
За столиком перед кружкой пива и книгой сидел мужчина лет пятидесяти с квадратной лысой головой. Он вытащил из кармана мобильник и быстро нажал пару кнопок. Снова сунул его в карман разношенных джинсов и плотнее вжался в угол.
На крыльце было холодно и прекрасно. Солнце светило. Сосны шумели. Откуда-то выскочили веселые девушки в разноцветных курточках.
Он вернулся. Наталья Сергеевна держала мобильник у уха. Официант расставлял чайные чашки.
– Не отвечает, – сказала Наталья Сергеевна. – Черт. Жалко. Хотела повидаться. Совсем ведь рядом, полминуты ходьбы! Прямо хоть беги и стучи в дверь!
– Пошли ему эсэмэску, – сказал третий ее спутник.
– Да, да, обязательно, – сказала она. – Мальчики, вызовите такси на половину третьего.
Первый – хотя нет, второй курс. Суббота. Вечер. Заседание Научного студенческого общества. Какой-то умеренно заумный доклад. Ностратическое языкознание, ой. Но интересно. Рядом со мной сидит девочка с другого отделения – первый раз вижу. Она меня тоже видит, скорее всего, в первый раз. Когда кончилось, пошел к гардеробу, она там стоит, одевается.
– Ты на метро?
– На метро.
– До какой?
– До «Сокольников».
– Проводить?
– Если хочешь.
Идем по ночному переулку. Кажется, улица Олений Вал. Хорошее название. Конец сентября, еще совсем тепло. Листья ковром лежат на тротуаре, я взбиваю их носками ботинок. Она смеется. Болтаем о чем-то умном. Она берет меня под руку. Я чуть прижимаю ее руку к себе, сквозь плащ чувствую ее худой и нежный локоть – и легкое ответное движение – она тоже чуть-чуть прижимает мой локоть к себе. Пришли. Постояли у ее подъезда минуты три.
– Пока!
– Пока!
В понедельник искал ее на всех переменах. Нашел. Вместе посидели в буфете. Узнал, как ее зовут. Еще раз проводил до подъезда.
Назавтра началась совсем другая история. Ладно. В другой раз.
А с этой девочкой мы так и не поцеловались. Вот и всё.
Нет, не всё.
Через четыре года, уже после выпуска год прошел, встретил одну свою знакомую. Долгий разговор на остановке. Несколько троллейбусов пропустили. Веселые воспоминания: как сдавали, как прогуливали, как на картошку ездили, как то, как сё – и вдруг спросил:
– А помнишь такую-то? Вроде вы на одной кафедре.
– Конечно! Мы иногда созваниваемся.
– Ну, как она?
– Да всё отлично. Замуж вышла, родила.
И тут же мысль: «Нет, но какова дрянь! Замуж вышла! Родила! Как она смела?»
– Совсем рехнулся? – спросил меня внутренний голос. – Ты что? Ты с девушкой даже не целовался! Два раза до дома проводил, и всё, и забыл про нее, закрутив какой-то бездарный тяжелый роман! А она, значит, должна только о тебе и помнить? Хранить верность? Как ты это себе представляешь? Сидеть у себя на Оленьем Валу у окошка, платок вышивать? И чего ждать? Нет, ты просто сумасшедший идиот!
– Да, наверное, ты прав, – неохотно согласился я со внутренним голосом. – Логически всё так и получается. Но всё равно!
– Что «всё равно»?
– Всё равно обидно, и жалко, и вообще отстань.
– За что тебе обидно? Чего тебе жалко? – возмутился внутренний голос. – Ведь у вас же ничего не было! Совсем, вообще, ни чуточки!
– Заткнись, – сказал я. – Ты прав, но ты ничего не понимаешь.
Этот рассказ я недавно услышал от одного пожилого господина:
«В семидесятых я работал инженером на секретном предприятии. И еще был замом секретаря комитета комсомола. И вот нам докладывают: слесарь-сборщик такой-то – повенчался в церкви! Ой-ой-ой! За это полагается исключение из рядов ВЛКСМ! Но слесарь-то наш сборщик – уникальный мастер, ювелир, спец высшего класса – в общем, без него, если совсем грубо говорить, ракета не взлетит. А исключение из комсомола – это автоматом лишение допуска к секретным работам. И скорее всего, увольнение. Мы тут куем щит родины, и вдруг такой ненадежный сборщик. А где другого взять? Негде. А если даже найдем, то нужно ему оформлять допуск, проводить через все инстанции. Что делать? Бежим в партком. Нам говорят – дело-то серьезное. Допустим, через неделю испытания, мы его увольняем, допустим даже, изделие не выходит на испытания. Серьезный скандал. Но, товарищи, идеология – это еще серьезнее. Сегодня мы сборщику простим венчание, завтра – баптиста до стендов допустим, а потом что, а потом что, у нас диссиденты в КБ будут сидеть? Просто руки опускаются!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!