Стеклянный человек - Валерий Печейкин

Но я не хочу хвалить Шекспира. Его хвалят и без меня. Я хочу его сначала поругать. Далее цитата.

«Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: «Короля Лира», «Ромео и Юлию», «Гамлета», «Макбета», я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира».

Это Лев Николаевич Толстой. И его можно на самом деле понять. Потому что Толстой такая же вселенная, как и Шекспир. И они буквально из разных миров. Поэтому их конфликт – это конфликт двух разных вселенных. Каких – я сейчас приведу вам пример.

Сегодня в мире есть две такие вселенные, которыми мы пользуемся каждый день. Я уверен, что ваш телефон – это или айфон, или андроид. Возможно, прямо сейчас вы читаете этот текст на мобильном телефоне.

Так вот, Шекспир и Толстой как две эти операционные системы. А вы попробуйте прямо сейчас догадаться, кто из них кто. Прежде чем дать свой ответ, я предложу вам вспомнить кое-что. Вспомните, когда в последний раз вы видели на театральной афише имя критика Шекспира – Льва Николаевича Толстого. Какие у него вообще пьесы есть? Самые известные – это «Власть тьмы», «Живой труп» и «Плоды просвещения». И вряд ли вы часто видите их на афишах театров. А вот Шекспира вы наблюдаете там буквально каждый день. И сегодня очевидно, что в театре Шекспир победил и Толстого, и всех своих критиков. Почему же так произошло?

Пришло время дать ответ на вопрос про айфон и андроид. Итак, Шекспир – это андроид, а Толстой – айфон.

Почему? Потому что систему андроид можно поставить практически на любой телефон. А iOS ставится только на айфон, как Лев Толстой ставится только в академическом театральном стиле или в костюмированных телесериалах. А Шекспир ставится как угодно, где угодно, на что угодно. На любом языке. Шекспиру не нужны костюмы, ему не нужно практически ничего, кроме театра. В нем должны быть стены и сцена, даже потолок не обязателен – в «Глобусе» его не было.

Шекспир – это открытая операционная система, в которой каждый может делать все что угодно. Его тексты невероятно открыты и пластичны. Их не травмирует интерпретация.

Представьте, что вы слышите новость: в новой экранизации Netflix Анну Каренину сыграет темнокожая актриса, а Вронского – трансгендерный актер. Страшно подумать, что произойдет после этого в российском фейсбуке. А теперь представьте, что в театре Шекспира играют темнокожие, трансгендеры или темнокожие трансгендеры. Или делают это в киноэкранизации. Да где угодно! Повторю: Шекспира не травмируют интерпретации. Он оверсайз и унисекс литературы. Шекспира может носить вся семья, состоящая из мамы, папы, еще одного папы, еще одной мамы, очень толстых и очень худых разноцветных детей. Поэтому Шекспира до сих пор носит весь мир.

Рискну сказать, что Шекспир переживет Льва Толстого. Пройдет еще четыреста лет, и тексты Толстого станут полной архаикой – с их пониманием гендера и природы человека. У Толстого уже сейчас есть проблемы с «новой этикой». Дальше – больше. А тексты Шекспира избегут этой проблемы. Но проверить мою гипотезу мы сможем только через четыреста лет…

А перед этим давайте ответим на последний и самый частый вопрос о Шекспире. Звучит он так: существовал ли на самом деле Уильям Шекспир? Этот вопрос я задал выдающемуся российскому шекспироведу Алексею Вадимовичу Бартошевичу. Я разговаривал с ним в «Гоголь-центре» в день премьеры спектакля «Шекспир» Евгения Кулагина.

Тогда я спросил: «Алексей Вадимович, так был Шекспир или нет?» Сразу после моего вопроса в театре прозвучал первый звонок. Я очень расстроился, ведь я думал, что ответ на мой вопрос будет длинным, что нужно услышать обстоятельную речь, цитаты из Оксфордского словаря и многое другое. Успеют ли зрители к началу спектакля? Вместо этого Бартошевич ответил очень коротко: «Валерий, вы ведь знаете, как устроен театр? И вот представьте, что в сегодняшнем российском театре есть некий шекспир, которого на самом деле нет, но именем которого подписывают тексты. И, вероятно, кто-то другой получает за него гонорар. Как вы думаете, вам долго удастся хранить эту информацию? Вы никому этого не расскажете? И никто из ваших коллег не расскажет и не напишет? Мне кажется, ответ очевиден: до нас дошли бы десятки, если не сотни свидетельств того, что Шекспира не было. Об этом писали бы все. Но этого нет. Поэтому Шекспир, вероятнее всего, был».

Так что, друзья, не приходится сомневаться, что Шекспир правда был. И я не сомневаюсь, что его будут читать следующие четыре сотни лет. Кто будут эти люди – никто не знает. Но думаю, что их, как и нас, будет волновать одно. Шекспировских персонажей – живых и мертвых – интересуют любовь, месть и правда. Шекспир очень хорошо это понимал. Поэтому мы понимаем и вспоминаем его сегодня.

Я пишу этот текст для родителей, чьи дети проявили интерес к творчеству. Лучше, чтобы ваши дети не писали тексты, а их заучивали! Лучше работать не с текстом, а с телом. Поэтому прежде всего вам нужно измерить своего ребенка. Поставьте ребенка к стене, положите на его голову книгу (только не Достоевского) и сделайте отметку. Вам нужно измерить рост сына или дочери. Если ребенок выше 177–180 сантиметров – вы родили актера или актрису. Если ниже – писателя.

Всю свою жизнь писатели работают на памятники. Их постаменты как высокие каблуки, которые помогают им выглядеть выше. Но если писатель сойдет с постамента и встанет рядом, вы увидите, какой он маленький, щуплый и довольно скучный. Поэтому он никогда не говорит по телефону, только пишет в мессенджер. Актер, наоборот, всегда звонит и спрашивает: «Спишь?» Писателю при жизни мало кто звонит. А если звонит, то как Сталин – Пастернаку.

Вы хотите, чтобы вашему ребенку звонил усатый тиран? Нет, конечно. Поэтому гоните его на спорт и танцы. Покупайте ему витамины и хулахуп. На улице больше нет места новым памятникам, а в инстаграме сколько угодно – для новых актеров.

Сейчас я расскажу вам, какие разные жизни живут актеры и драматурги. Те, кто делают вместе театр. Итак, жизнь актера начинается с экзамена в театральный вуз. Здесь он реально волнуется. Но это его первое и последнее волнение. Все рассказы, мол, даже великие артисты волнуются перед выходом на сцену, – это полная чушь. Билеты уже проданы, цветы куплены, зритель пришел поглазеть, поспать и похлопать. Все это он получит в любом случае. Зачем волноваться?

Так вот, артист волнуется только на первом экзамене в театральный вуз.

Как это выглядит? Представьте себе птичий рынок: артистов выбирают, как щенят. За несколько минут ареопаг решает, будет этот человек артистом или нет. Кто высокий, славянистый, мордатый, голосящий – берут. Остальным говорят: попробуйте в следующем году, возьмите другие стихи и басню, которые помогут вам раскрыться. Конечно, это вранье. Ответ должен быть такой: прибавьте пятнадцать сантиметров к росту, поменяйте лицо на славянское, а грудь ваша должна быть как парус. Еще родитесь в семье какого-нибудь заслуженного артиста. И приходите.