По следу Каина - Вячеслав Белоусов

– Что-то я не заметил никого, – Донсков на Дыбина взъелся. – Вот тебе чем заниматься надо, а не анекдотики подслушивать!..

Дыбин растворился, не дожидаясь окончания тирады.

– Сколько их?

– Да я не видел. Вроде двое.

– Я понял! – уже у дверей морга отозвался лейтенант.

– Вот черти! – поморщился капитан. – Проворный у нас клиент, скажу я тебе, Вячеслав Григорьевич.

Глотов руки развёл:

– Здесь разного народа, знаешь, сколько за сутки, Юрий Михайлович, бывает.

– Да я про своих… – поморщился тот. – Что там с нашим? С бородкой который?

– Я его вскрывать начал. Кстати, ты приметами интересовался? Зуб золотой у него в верхней челюсти. И это… Шея повреждена. С позвонками беда, – он махнул рукой. – Сторожа, старичка, я закончил беспокоить. У него то же явление. Похоже, одинаковая смерть наступила у обоих.

– Выходит, скрутил он им головы обоим?

– Вроде того.

– Здоров разбойник, – поднял брови капитан. – Редкий способ убийства. Это каков же верзила сам?

– Борец какой-нибудь. Поддубный, – хмыкнул Глотов и тут же поправился: – Но это предварительный диагноз. Я акты писать ещё не брался.

– И собачку старика также кончили, – пробурчал Донсков, весь сосредоточенный и злой. – Одна рука. Был там громила…

– Вот видишь, как помогает нам медицина, – и я попробовал изобразить сочувствие, похлопав капитана по плечу. – Не горюй, Михалыч, как говорит Павел Никифорович, следочек уже завиднелся, а там ниточка потянется.

– Фамилию бы, – отозвался Донсков и плечами передёрнул. – Всё время удивляюсь, откуда столько сволочи. Он им как цыплятам шеи-то…

– Бородатый у меня на столе, – напомнил Глотов. – Опознание там и проведём?

– Лучше условий не надо, – словно очнулся Донсков и махнул Фоменко, опекавшему старушку Бокову в сторонке на почтительном расстоянии для ушей.

Старлей повёл её первой. Следом наша торжественная и молчаливая процессия. Бокова притихла и совсем ростом уменьшилась. Теперь она не бежала, теперь она сама в руку Фоменко вцепилась, и только буратинин нос из-под чёрного платка торчал.

Процедура опознания коротка, но ужасна. Это чувство – не передать словами. Присутствует ли при этом надежда? Вряд ли. Скорее, кроме ужаса от полумрака, когда вошли в процедурную, ничего. Потом уже Глотов свет включил, но и лампочки радости не придали. Я бы это назвал тягостным ожиданием того, что обнаружится ошибка, что не тот, про кого думали, окажется на столе, что жив он и бегает по травке. Пусть от нас, сыщиков, от милиции, от своей не сложившейся судьбы бегает, но живой всё-таки…

– Узнаёте? – без выражения спросил Глотов и покрывало сдёрнул.

– Он… – прошептала Бокова. – Аркадик наш.

,в которой всеми забытый бывший агент секретной службы Дзикановский Викентий Игнатьевич претендует на роль главного действующего лица, однако тоже становится очередной жертвой таинственных и трагических событий

Не объявился на работе Федонин и сразу всем понадобился. С утра Зинина с папироской у рта:

– Что с Павлом?

– Он обычно задерживается минут на десять – пятнадцать, если в восемь в кабинете не сидит.

– Да какой тут десять – пятнадцать! – она нервно часики к глазам. – Что там у вас за дело?

– Тоска.

– А яснее?

– Три трупа, два по теме, а третий приблудный, – почесал я затылок.

– Насобирали!

И след простыл, только струйка дыма за её быстрыми ножками. А на пороге уже Толупанчик:

– Бабка моя его видеть хотела. Что-то ещё вспомнила про деда Константина.

– С тобой не могла передать? Оформил бы её показания протоколом дополнительного допроса.

– У неё всё уважение только к нему. К главному. Я – мелкая сошка.

– Придёт, доведу до сведения.

Колосухин, не заходя, минут через пять по телефону вопросик адресовал:

– С делом-то у вас неладное. Когда докладывать собираетесь Николаю Петровичу?

– Сегодня намеревались с оперативным составом совещание провести. Обсудить план совместных мероприятий, ход исполнения наших поручений милицией. Там без активной работы сыщиков просвета не видать. Лудонина пригласили, Донскова. Ну уж, а после этого…

– На сколько часов?

– Во второй половине дня. К вечеру.

– А почему не утром? Время-то катит, а у вас… – он чуть не добавил: ни коня, ни воза, но наш шеф – человек воспитанный, можно сказать, выбирающий выражения с подчинёнными; я слышал, в войну он в кавалерии служил. Представляете? С шашкой на немца! Вжик! – и нет головы… Это ж какое надо статус кво, я имею в виду самообладание?! Я б не смог, тут котёнок запищит, сердце кровью обливается у всех наших женщин в отделе, а Яшка Готляр, опережая всех, хватает его и на балкон – как же бедное животное исстрадалось!..

Колосухин помолчал в трубку, и я представил – словно по телевизору узрел, как он короткой могучей шеей ломает отутюженный воротничок всегда кипенно-белой рубашки – коронная его привычка в минуты сдерживаемого гнева.

– Лудонин попросил Павла Никифоровича совещание перенести, – героически принялся я выправлять ситуацию (кто же знает, что случилось с Федониным?). – С утра Лудонин у Максинова на докладе. А без него, сами понимаете, какой резон его проводить?

– Если буду на месте, – подумав, подвёл черту заместитель прокурора области, – заходите все ко мне. Проведём у меня. Не возражаете, надеюсь?

Какая деликатность! Попробуй возрази. А ведь совещание у нас – это одно, а при высоком начальстве – это… Старый лис узнает, съест с потрохами. Накомандовал я без него… А Колосухин трубку так и не кладёт, ещё какую-то каверзу готовит.

– Я только что от прокурора области, – наконец неторопливо проговорил он. – Николай Петрович напомнил мне про список, который старшему следователю передал и поручил вам по нему провести определённую работу. Подскажите Павлу Никифоровичу, чтобы подготовился доложить мне на этом совещании об исполнении. Совместим, так сказать, одно с другим.

Значительным и запоминающимся тон был в конце фразы. Что он совмещать собрался?.. «Одно с другим» – это как понимать?.. Три нераскрытых убийства и сегодняшнее опоздание Федонина?.. Виктор Антонович Колосухин известен своим формализмом, во главу угла он всегда ставит дисциплину. Это его любимое изречение – закон и порядок живут только при исполнении. Он, конечно, переделал известную латинскую мудрость, но согласитесь, не придраться. Кстати, что же с самим Павлом Никифоровичем приключилось? Не значился он никогда в прогульщиках. Уж не заболел ли?