По следу Каина - Вячеслав Белоусов

Колосухин повесил трубку, а я бросился разыскивать старшего следователя. Первое, что взбрело на ум, не достал ли, не допёк ли его злодей Змейкин? Год почти тот под следствием и половину под стражей восседает в «Белом лебеде». Но успокоиться, смириться, по словам Федонина, не думает. Бузотёривший первые дни, он осмотрелся, обжился в камере и не хуже матёрого уголовника нашёл там ходы и выходы, как ему и на воле удавалось. С чьей уж помощью – рядовых охранников-конвоиров или начальства повыше, словно паук в банке свил такую паутину, что наш старый лис удивлялся его открывшимся новым способностям и порой опускал руки. Премудрый и изощрённый противник попался ему в этот раз. Полным ходом передаёт информацию на волю и сам получает необходимые советы и сведения от друзей и затаившихся сообщников. Уже перехватывались его письма и записки, адресованные ему, находили при внезапных обысках в камере, а не удавалось Федонину пресечь эту связь. Словно не в тюрьме сидел подследственный, а по улицам города шастал и ещё посмеивался, издеваясь. Я был наслышан, что Федонин уже «накопал» бывшему торговому шулеру и ворюге Змейкину на миллион с лишним чистого хищения, а это по меркам нашего отечественного уголовного кодекса на вышку, на расстрельный приговор тянет. Казалось бы, надо и смириться, внять разуму и, как говорится, чистосердечным признанием и раскаянием загладить вину, попытаться смилостивить судей и будущий приговор. И Змейкин поплыл. Вроде на словах остепенился, на допросах даже слёзы находил возможным изображать. Но закончилось всё истерикой, обмороками, а потом арестованный болеть принялся, залёг в тюремный лазарет, а его адвокат тут же накатал Игорушкину заявление с просьбой об изменении меры пресечения в связи с состоянием здоровья. Тамошние медики признали симуляцию. Игорушкин поручил облздравотделу привлечь независимых врачей, привезли тех в тюрьму, они простучали тонкий организм узника, прозвенели его необъятное брюхо, нашли мнение предыдущих коллег безупречным. Змейкин стал строчить в Москву, отказался давать показания, пока его не излечат. Адвокат и он тянули волокиту по одной простой причине – у Федонина заканчивался девятимесячный срок содержания арестованного под стражей, старшему следователю в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом предстояло освобождать его из-под стражи или обращаться с ходатайством о продлении сроков к Генеральному прокурору Руденко, а Роман Андреевич не та инстанция, чтобы направо и налево этим разбрасываться. Там дело сначала изучат асы и зубры, с прокурора области и следователя три шкуры, как говорится, сдерут, а потом будут гадать, так как ответственность за всю остальную судьбу уголовного дела и арестованного обвиняемого на них переложится – продли они срок. Одним словом, возможность, что выпустят на свободу до окончания следствия и суда у арестованного возникает, поэтому есть необходимость покуражиться, цепляться за соломинку – больного изображать. Были случаи в практике и не единожды, когда Генеральный прокурор страны отказывал в продлении; тут же арестованного из тюрьмы освобождали, а вниз по служебной лестнице так же одновременно обрушивалась гроза – искали виновных, наказывали, а порой и не разбирались особенно и просто рубили с плеча направо и налево. Благо, формальный повод всегда найти можно: что это за скорый суд и справедливое возмездие, если следствие годами тянется?! Начальство всегда право, а виновные – под руками. Доставалось, конечно, прежде всего, стрелочнику – следователю. Вот наш старый лис как раз и вступил в эту ответственную пору расследования дела хитроумного Змейкина, когда следует решать: обращаться в столицу за продлением сроков или рубить концы и, не мудрствуя лукаво, заканчивать и направлять дело в суд как есть. Поступи он так, никто б его не укорил; по полной катушке Змейкину и без того светит, но Павел Никифорович сторонник глубины и полной ясности, он… Да что я, Яков Готляр, наш известный аналитик и знаток принципов, как он их сам называл «обычной тривиальной бытовухи», по поводу этих самых принципов Федонина как-то выразился: «Я бы назвал это старческим занудством, если б Пашку хорошо не знал».

Так или иначе, болячек у Федонина хватало, чтобы утром вовремя не появиться на службе, поэтому я начал розыск со звонков ему домой, но в квартире не нашлось даже его приветливой Нонночки Сергеевны; телефон долго не брали и в следственном изоляторе, но там понятно: начальство регулярно затевает обязательный моцион со всем личным составом, начинают обычно рано, но затягивать так называемые «пятиминутки» мастера; в Управлении внутренних дел дежурный сразу чётко ответил, что старший следователь у них не появлялся, в ФСБ не заходил… Я уже начал теряться в догадках, оставил бесполезный телефон, обречённо обхватив голову обеими руками – ситуация становилась тупиковой, как вдруг аппарат подал голос сам.

Нет надобности объяснять моё состояние, когда я услышал его знакомый, слегка хрипловатый басок, правда, тон был странным и с произношением нелады.

– Сидишь? – спросил он.

– Здравствуйте, Павел Никифорович! Вы где?.. Вас здесь!.. – я не особо прислушивался, наоборот, боясь, как бы он не пропал снова, начал орать обо всём, что происходило и что ожидает нас обоих.

– Стоп! – рявкнул он, и мне показалось, что старший следователь не в себе, не совсем здоров, либо чем-то взволнован или язык у него заплетался.

– Ты шума не подымай… Особо…

– Колосухин вас требует, и Петрович спрашивал про список! – всё же выкрикнул я, но уже тормозя свои бурные чувства.

– Вот что, боец… – запнулся он, – сообрази мне машину… только быстро. Давай!..

Знакомо мне это словцо и само это обращение; последнее время нашего совместного времяпрепровождения вокруг этой самой злосчастной проверки заявления покойного Семиножкина старый лис почти совсем перестал употреблять его, видел, как я на это реагирую, хотя я ему ни слова. А теперь оно снова в его лексиконе объявилось. Я молчал, дожидаясь продолжения.

– В гараж спустись. Возьми шофёра…

– Вам «скорую» не надо? – на всякий случай спросил я.

– Делай, что прошу.

– Адрес?

Он так же медленно продиктовал, но у меня всё равно спина похолодела.

«Что ж его туда занесло?» – не переставая, думал я всё время, пока на легковушке зама с Костиком мы неслись по городу к этому зданию. Скажи мне кто другой, ни за что не поверил бы: Федонин звонил из квартиры последнего нашего мертвяка, обнаруженного на кладбище в чужой могиле! Что же могло случиться со старшим следователем, который, бросив все дела, с самого утра притопал в заброшенное логово теперь уже покойного Аркадия Викентьевича Дзикановского?!

Капитан уголовного розыска Юрий Михайлович Донсков однозначно относился к совещаниям у высшего руководства. Хлебнув разного на впечатлительной кухне милицейских будней, он, выпускник Саратовского юридического института, не то чтобы не любил их, он их опасался, как провинциальный турист, забредший в джунгли Амазонки, укуса змеи. Не за звёздочки на погонах переживал, хотя ценил каждую и не забывал, когда и за что она досталась. Не за кресло заместителя начальника отдела. Здесь совсем переживать не за что: желающих особо не находилось, когда открылась вакансия. Донсков, объективно оценивавший свои способности, знал, что имеются люди в управлении и в райотделах милиции поумнее его, есть офицеры с бóльшими и возрастом, и опытом. Отпугивала всех эта должность: слишком тяжела была «шапка Мономаха», тем паче всегда торчать приходилось пред очами грозного генерала Максинова. «Уголовка» это не «бэхээсэс» и не «рыбоохрана» или «ГАИ», где показатели можно рисовать, не подымая задниц из конторы, так горько шутили его подчинённые, когда им в пример ставили другие службы. Нашёлся даже умник, песенку сочинил насчёт праздничного парада, когда всех выгоняли вышагивать по площади на глазах областного начальства. Как раз подходящая, поэтому быстро прижилась и распространилась: