Меня зовут Алекс Кросс - Джеймс Паттерсон

Остаток дня я провел в тщетных поисках Тони Николсона.

Примерно в пять я пошел по Луизиана-стрит и Коламбус-серкл на встречу с Сэмом.

За кружкой пива мы мило болтали, обмениваясь впечатлениями о детях, о крахе школьного бюджета Вашингтона, даже о погоде. Было приятно вести почти нормальную беседу. В последнее время я был слишком занят для нормальной жизни.

На второй кружке разговор обрел направление.

— Что у вас в последнее время кипит-варится? — спросил я.

Сэм искоса посмотрел на меня.

— Что, наша встреча только начинается?

— Угу. У меня дело на расследовании, и мне хотелось бы сверить температуру по некоторым параметрам.

— Имеешь в виду вон там? — Он показал в направлении Белого дома. Именно этим он и занимался, всего в нескольких кварталах от бара. — Ты говоришь о законодательстве или о чем-то еще? Пожалуй, я уже знаю ответ.

— О чем-то еще.

— Полагаю, речь идет не о шестидесятилетнем юбилее нашего президента?

— Сэм!

— Могу добыть тебе приглашение, если хочешь. Жратва будет очень неплохой. Тебе нравится Нора Джонс? Она выступит. И Мэри Блайдж.

Зная, что оказывает мне услугу, Сэм не мог отказать себе в удовольствии немного поиздеваться надо мной.

— Ладно, вот что я тебе скажу. Знаешь блог «Дженна знает»? Вчера она сама мне звонила. Конечно, надо учитывать, из каких источников иногда исходит подобная информация, но Дженна рассказала мне довольно жуткие вещи. Сейчас не могу вдаваться в подробности. Предложи мне выпить дня через два. — Он осушил свой стакан. — Если, конечно, не хочешь рассказать, над чем, черт возьми, сейчас работаешь.

— Без комментариев. Пока, — сказал я и подумал: «Миссия завершена». Что бы еще ни случилось, это мы уже запустили, со мной или без меня.

— Есть еще одна маленькая вещь, — добавил я. — Правда, весьма необычная.

— Люблю все необычное. — Сэм помахал пальцем в воздухе, чтобы привлечь внимание официантки.

— Не для протокола. Если что-нибудь случится со мной в ближайшие несколько дней или недель, ты займешься этим.

Сэм замер и уставился на меня.

— Милостивый Боже, Алекс!

— Понимаю, это странно слышать. Наверное, очень странно.

— Разве за тобой не стоит — даже не знаю как сказать — целое полицейское управление?

— Это зависит от того, с какой стороны посмотреть, — ответил я, когда на столик прибыла свежая выпивка. — Скажем так, я прошу подстраховки.

Две недели назад, черт, да всего-то на прошлой неделе, Тони Николсон открывал шампанское по пятьсот баксов бутылка, если хотел пить. И вот он здесь, скрючился под дождем на грязной стоянке для грузовиков, на шоссе I-95, подобно беженцу-нелегалу из третьего мира.

Мара ждала внутри, глядя в окно забегаловки «Лендмарк». Поймав его взгляд, она постучала пальцем по часам и пожала плечами, словно напоминая ему, что они должны быть совсем в другом месте.

Он знал, знал.

Альтернативы у Николсона не было, не гнить же в центре предварительного задержания в Александрии. Сейчас по крайней мере была какая-то надежда получить паспорта, билеты на самолет и достаточно наличных, чтобы выбраться с этого мерзкого континента навсегда.

Но тот, кого он ждал, опаздывал, и Николсон с каждой минутой нервничал все сильнее. Ко всему прочему от дождя и холода его покалеченное колено невыносимо болело, и его жутко дергало от долгого стояния на одном месте.

Наконец минут через пять он краем глаза уловил движение.

Грузовик непонятной марки мигнул фарами с другой стороны парковочной стоянки. Николсон присмотрелся и заметил, что водитель жестом приглашает его подойти.

Потом он махнул рукой еще раз, более нетерпеливо.

Сердце Николсона ёкнуло. Что-то не складывалось. Предполагалось, что подъедет машина, не грузовик, и встреча состоится здесь, на виду у людей. Без неожиданностей.

Слишком поздно. Когда он снова взглянул на забегаловку, Мары там не было. Вместо на нее стоял маленький мальчик. Приложив ладони к щекам, он смотрел на Николсона, как в римейке картины «Деревня проклятых».

Дав понять водителю, что скоро вернется, Николсон, стараясь не слишком спешить, захромал к двери.

Зал почти опустел, не было никого и у газетного киоска. Мары и след простыл.

Николсон быстро заглянул в дамскую комнату, хотя уже понял, что Мары там нет. Теперь, оставшись один, он двинулся к задней двери мимо туалетов. Наконец побежал.

На задней площадке тоже было тихо и пусто. Николсон поставил машину, взятую напрокат, ярдах в пятидесяти отсюда, но теперь ему казалось, что он должен преодолеть огромное расстояние. Оглянувшись через плечо, Николсон увидел, что кто-то выходит через ту же дверь. Водитель грузовика или нет, он не мог разобрать в тумане.

Николсон бросился бежать, припадая на больную ногу, но теперь уже слышал торопливые шаги за спиной. Преследователь явно двигался быстрее, чем он.

Краем глаза он увидел, как площадку огибает грузовик. «Мясо Пита» было написано вдоль борта, и Николсон мельком отметил иронию ситуации.

«Пресвятая Богородица, я погиб. И Мара тоже. Может быть, она уже мертва».

Он едва успел ухватиться за ручку дверцы взятой напрокат машины. Мозолистая рука закрыла ему рот, лишив возможности закричать. Огромные руки мужчины развернули Николсона, как ребенка.

Он решил, что сейчас ему сломают шею. Вместо этого что-то вонзилось Николсону под подбородок, и он почувствовал резкую боль.

Зрение отказывало. Парковочная стоянка, небо и машина расплывались, как мутное пятно, потом занавес опустился, и Тони Николсон умчался далеко-далеко.

Николсон очнулся в темноте, на холодной земле. По крайней мере он жив! Он был совершенно голым, лодыжки и запястья оказались связаны.

Когда он попытался оглядеться, шею пронзила слепящая боль. Но значит, он все еще в игре, а ведь это главное.

За ним находилось какое-то строение, слегка освещенное внутри. Все остальное — только тени и деревья. Поленница дров, возможно. Какая-то машина около дома. Что это? Снегоочиститель? Травокосилка?

Николсон услышал шаги и звуки плещущейся воды. Когда шаги приблизились, в землю ударил свет фонаря. Он увидел ноги в темных сапогах.

— С возвращением, Тони. Думали, ты нас покинул. Поехали!

— Он просыпается, — сказал голос совсем близко. Когда на Николсона плеснули холодной водой, он дернулся, как от электрического тока. Все тело охватил холод, дыхание вырывалось толчками.