Собственные записки. 1835–1848 - Николай Муравьев-Карсский

Причины сих побегов, вкоренившихся в сем корпусе с давнего времени, заключались сперва в малом внимании, обращаемом ближними начальниками на состояние людей и их нравственность, и в частых переменах, переводах и переформировках, делаемых высшими распоряжениями, от коих никто не успевал узнать своих подчиненных. Зло сие надобно было искоренить деятельным и постоянным вниманием. Скоро и легко сего нельзя было достигнуть, но едва успел я приняться за сие дело, как ко мне стали переводить большими массами людей, штрафованных в других войсках. Рекруты не бегали, но побеги делались все преступниками, которые наполняли мои полки, так что в течение года их прибыло около 800 человек, и число порочных людей значительно увеличилось.

Наблюдения мои по сему предмету были с подробностью изложены в донесении, сделанном военному министру сего года перед выездом моим из Крыма.

Невзирая на сие, не приняли мер, мною предложенных, до сих пор, по крайней мере, не отвечали, а объявили выговор полковым командирам за побеги людей, закореневших в других войсках в порче, и коих нигде не могли удержать, которые по нескольку раз уже бывали в бегах, или приняты в службу за бродяжничество.

Вместе с сим приказом, получил я повеление от министра, коим поручалось мне расследовать причины сих побегов, как бы я никогда не вникал в них, и тут же спрашивали, кого я располагал назначить на место полковника фон Бринка командиром полка.

Касательно смертности, за которую полковые командиры также получили выговор, я не находил, чтоб она была чрезмерно велика и последняя смертность более случалась в самом начале командования моего, вслед после прошлогоднего смотра, деланного государем в Белой Церкви, где войска были задержаны в лагере в самую позднюю осень и дурную погоду, так что она была неизбежна, и мы лишились не менее 300 человек оттого, что люди стояли в лагере в снег и морозы долгое время.

Посему я приказал дивизионным начальникам сделать следствие для узнания причин побегов и смертности и донести о том, изложив в рапорте своем настоящие причины побегов, прежде сего уже мною дознанные и сославшись на прежние представления по сему предмету; касательно же назначения командира в Виленский полк на место фон Бринка, то я отозвался, что фон Бринк, недавно поступивший на сие место, не успел еще привести в порядок сего полка, расстроенного предместником его полковником Кузовлевым; что хотя я имел в своем корпусе штаб-офицера, достойного сего звания, но что, желая, дабы в сем полку могла утвердиться с успехом служба по примеру существующей в отборных войсках под глазами высшего начальства, я просил о назначении полковника из Гвардейского или Гренадерского корпуса и назвал полковника Львова из Павловского полка, или подполковника Лилье, одного из гренадерских полков. О первом я знал с хорошей стороны по рекомендации Дубельта, начальника штаба Бекендорфа и по отзывам многих других лиц; а второго я лично знал в Польскую войну, когда он служил под моим начальством. Но едва я успел послать свой рапорт о сем, как увидел из присланных высочайших приказов, что в Виленской полк был уже назначен полковник Губарев, человек, не пользующийся хорошим именем. Такое поспешное назначение не могу я отнести к чему-либо другому, как к тому, что в Петербурге, по получении первого рапорта моего, в коем я объяснял обстоятельство о покупке железа, опасались, дабы я не представил опять фон Бринка к командованию тем же полком после отрешения его. Между тем по рассмотрении следственного дела о взрыве, случившемся в Симферополе в прошедшем году, по коему открыта торговля, производимая морскими казенными материалами, я представил его к министру, и показал, как я три раза настаивал у графа Воронцова о возобновлении сего дела. И, наконец, по открытию того, что можно было, передано было морскому ведомству, где виновных отдали у них же под суд, а дело о продавцах пороха поступило в гражданское ведомство.

Вскоре за сим по открывшемуся обстоятельству в Литовском полку, также по покупке железа и меди в Севастополе, я сделал другое донесение министру, в коем излагал дознанное: в Литовском полку было также куплено несколько сих материалов и когда фуры подходили к Николаеву, то офицер, везший их, узнавши об обыске Виленского обоза, осмотрел свои фуры и, выбросив несколько меди и железа, у него находившегося, зарыл их в песок; вещи сии были найдены, и так как унтер-офицер знал поименно матросов, приносивших материалы сии для продажи, то я приказал его немедленно отправить в Севастополь, к фон Моллеру.

На сем теперь остановилось дело. Ответов из Петербурга я не имею; между тем, находя, что все сии поступки были слишком тяжки для меня и, не располагая служить тогда, как я лишен доверенности государя (чего и не должно делать, для пользы самой службы и своих подчиненных), мне пришла мысль удалиться. Но так как решение такого рода не должно исполнять необдуманно и не оценив в точности настоящего положения дела, то я просил позволения приехать в Петербург в отпуск, а дабы не дать в Петербурге повода к тому, чтоб говорили, что я еду оправдываться, я послал письмо к Клейнмихелю, в коем предварял о желании моем представиться государю и о надобности, которую я встречал доложить военному министру о состоянии корпуса, чего я не мог исполнить с самого начала поступления моего в звание командира оного. Ответов еще никаких не имею, и потому я полагаю, что объяснения, мною посланные, были уважены, и не полагаю, чтоб они могли долгое время еще остаться без отзыва. Желая с моей стороны не оправдания своего, ибо я себя не нахожу ни в чем виновным, а только скорейшего окончания дела, дабы я мог взять свои меры и удалиться от службы, если такое состояние дела продолжится, и оправдать подчиненных своих, коих вина не была основана на корыстолюбии, как о том было донесено государю морским начальством.

Надобно полагать, что все дело не приняло бы никакого важного вида, если бы не вкрались в оное личности, которые, может быть, продолжаются и в самом Петербурге; ибо дело сие касается двух министерств, коих начальники в соперничестве, и оно по роду своему, казалось бы, должно обратиться на морское ведомство, у коего злоупотребления сего рода и влияния другие происходят в большом множестве в Севастополе, корне давнишнего зла и беспорядка, которых Лазарев не будет в состоянии прекратить: ибо Лазарев действует слишком под влиянием других и едва ли может обнять такое обширное и сложное управление.

Могилев, 10 января

Третьего дня получены были высочайшие приказы, из коих видно, что представления мои к наградам, объявленные по корпусу, были уважены; вышли уже производства за отличия, ордена, и другие награждении должны получиться со следующей почтой. Но награждения сии касаются только половины корпуса или тех полков, коим не было объявлено в приказе выговора за бежавших и умерших. Другое ходатайство мое о трех бригадных командирах, которых перевели в другие бригады и из коих двое хотели потому оставить службу, тоже уважено, и их опять перевели по моему представлению; одному дали на переезд денег более чем просимое мною количество, а третьего, по старости лет, как я просил, перевели по армии с зачислением в список кандидатов. Я тем менее мог надеяться на сие, что писал о сем частное письмо к министру и вместе с тем послал прошение одного из генералов к увольнению его в отставку, что было отменено. Из сих обстоятельств я мог делать заключение, что дела мои принимают другой оборот в Петербурге, что только дело о железе было обезображено, но что не получено еще ответа моего насчет причины побегов, или, не желая противоречить недавно сделанному по армии выговору, не наградили никого из сих шести полков без разбора невинных с виновными.