Следы на песке - Джудит Леннокс

Николь хотела, чтобы венчание состоялось еще до Рождества. Дэвид нахмурился.

— Ты боишься, что она передумает?

Лаура Кемп покачала головой.

— Нет, не думаю. Кажется, она тебя очень любит. Но готова ли она к… ко всему этому? — Она обвела широким жестом похожую на пещеру кухню, громоздкую старую печь, иней на стеклах окон.

— Ей здесь очень понравилось. Она сама мне сказала.

— Дэвид. — Миссис Кемп положила руку ему на плечо. — Я за тебя счастлива. Пойми это.

Он улыбнулся.

— Я знаю, мама. — Он засунул руки в карманы и подошел к плите проследить за молоком.

— А родители Николь не будут настаивать, чтобы она подождала выходить замуж, пока ей не исполнится двадцать один?

Дэвид засмеялся.

— Вряд ли. Похоже, она вертит своим отцом, как хочет.

— Ты с ним знаком?

— Нет еще. Я познакомился только с ее старшей сестрой, совершенно очаровательной девушкой. Мистер и миссис Мальгрейв живут в Норфолке. Я знаю, что по-хорошему надо было бы мне, прежде чем делать Николь предложение, поговорить с ее отцом, но я просто не мог ждать.

— А чем занимается мистер Мальгрейв?

— Похоже, всем понемножку. Нельзя сказать, что они принадлежат к высшему обществу, хотя мать Николь из Ванбургов. Но ты же знаешь, меня такие вещи никогда не заботили.

— Единственное преимущество женитьбы на девушке своего круга, — твердо сказала Лаура, — в том, что она будет чувствовать себя увереннее. Где вы собираетесь жить после свадьбы, Дэвид?

— Я хочу привезти Николь сюда. Хочу увезти ее из Лондона. — Он нахмурился. — Меня ведь часто не бывает дома, понимаешь, и мне будет намного спокойнее, если я буду знать, что она в безопасности вместе с тобой.

— Разумеется. Хорошо бы ты тоже остался с нами, милый. Я так за тебя волнуюсь. — Она посмотрела на него с тревогой. — В Лондоне очень страшно?

— Да, довольно неприятно. Хотя у нас, крючкотворов, отличные бомбоубежища, так что за меня не переживай.

Она спросила:

— Как ты думаешь, будет оккупация?

Матушка никогда в жизни не высказывала вслух своих тревог. Дэвид понял, что она фактически призналась в том, что ей страшно. Он подошел к матери и обнял ее.

— Не думаю. В сентябре существовала такая опасность, но сейчас, мне кажется, появились основания для оптимизма. Теперь нужно продержаться до конца. Главное, чтобы хватило припасов. И силы духа.

— Как по-твоему, сколько еще это продлится?

— Долго, — просто ответил он. — И я боюсь, что всем придется еще тяжелее, прежде чем начнется какое-то улучшение. Но ты будешь здесь в безопасности, и Николь тоже. — Он посмотрел на мать. — И наши эвакуированные.

Три класса школы для девочек расположились сейчас на верхнем этаже. Лаура Кемп грустно улыбнулась.

— У них такой хороший аппетит, Дэвид. И иногда от них столько шуму…

Он засмеялся.

— Ты всегда любила этот дом за тишину и покой, да, мама? — Он опять посерьезнел. — Так ты даешь мне свое благословение?

— Молоко убегает, — ласково сказала Лаура. — Конечно, Дэвид, я тебя благословляю.

В декабре Николь вышла замуж за Дэвида Кемпа. Церемония бракосочетания проходила в маленькой церкви двенадцатого века в миле от усадьбы Комптон-Деверол. Николь в кружевном свадебном платье времен королевы Виктории, которое когда-то принадлежало бабушке Дэвида, выглядела очаровательно. Разумеется, приехали Ральф, Поппи, Фейт и Джейк. Когда все выходили из церкви, с серо-стального неба упали несколько снежинок, и кто-то заметил, что это — хорошая примета.

На Рождество Фейт уехала в Херонсмид; там она почти все время спала, но успела заметить, что Поппи выглядит очень усталой, а Ральф вечно не в настроении и пьет слишком много. Вернувшись в Лондон, она получила приглашение от Невиллов. Теперь они жили в доме отца Элеоноры, на Холланд-сквер, в Блумсбери. Ужин, несмотря на ограниченный набор продуктов, был восхитительным, в комнатах царила атмосфера изысканности и безмятежности. Фейт благодарила судьбу, что их с Гаем отношения, похоже, перешли в более спокойное русло. Ей пришлось бы нелегко, если бы этого не произошло. Ее страшно изматывали ночная работа и постоянные плутания по лондонским улицам, и переживаний из-за своей любви к Гаю и его гнева она бы просто не выдержала.

Даже когда у Фейт выпадала свободная от дежурства ночь, ее сон постоянно прерывали вой сирен воздушной тревоги, грохот бомб и рушащихся стен. Усталость стала почти материальной, как вещь, которую приходится всюду таскать с собой. Если Фейт выпадало свободных полчаса, она засыпала. Это могло произойти где угодно — на скамейке в парке, пока собачки миссис Чилдерли носились по газонам, на станции «скорой помощи» в ожидании вызова… Она умудрялась заснуть на мгновение, даже стоя в очереди к мяснику («я совсем как лошадь в стойле», писала она Джейку, который был на севере Англии), а если шла в кино, то спала весь сеанс, от хроники перед фильмом до заключительных титров. Фейт достаточно хорошо справлялась со своими обязанностями, но работала, пребывая в состоянии какого-то ступора. У нее постоянно болели все мышцы, а думать было так же мучительно, как если бы она пыталась плавать в желе.

В феврале Фейт получила письмо от Николь.

«Фейт, я беременна. Выгляжу ужасно, и меня все время тошнит».

Налеты продолжались; как все лондонцы, Фейт радовалась плохой погоде и боялась чистого неба и полной луны — «луны бомбардировщиков». Не в состоянии противостоять разрушительному действию долгих, постоянно прерываемых сиреной ночей, дом на Махония-роуд увядал, словно старуха, которая пытается казаться величественной. Ни одного целого окна не осталось; у Фейт уже не было сил заменять разбитые стекла фанерой, так что холодный ветер и снег с дождем беспрепятственно гуляли по комнатам. По дряхлым стенам, словно виноградные лозы, змеились причудливые трещины, лестница рассохлась, и между стеной и ступеньками зияли широкие щели. Потолок в одной из спален осыпался, и дождь, проникая сквозь дыры в черепице, оставлял на полу вязкие кучки сырой штукатурки. Фейт порой казалось, что этот дом олицетворяет собой Лондон 1941 года; его можно было сравнить с изуродованными бомбежками вымершими улицами.

Недостаток продуктов и перебои с водой перестали иметь значение. Важно было только одно — просыпаясь, знать, что твои близкие в безопасности. Поэтому вехами в жизни Фейт стали приезды Руфуса и Ральфа, письма от Николь, Поппи и Джейка, щебетание девушек на станции «скорой помощи» и случайные встречи с Гаем у развалин разбомбленного дома.

Как-то ночью, когда они возвращались из больницы на станцию, Банти вдруг схватила Фейт за руку.

— Полминутки. Мой дом в двух шагах. Заскочу посмотреть, как там маман.

— Разве она не в убежище?