Австрийские фрукты - Анна Берсенева

Она и сидит. Привыкла. Все привыкли.

…Веня иногда заезжал за ней к концу ее занятий в колледже, и они куда-нибудь шли вдвоем, в театр или картины смотреть. Таня любила эти походы с ним так, что сердце колотилось от счастья. И не спектакли даже, не картины, а те минуты, когда возвращались домой и он отпускал машину на Ленинградском проспекте. Шли по Соколу пешком, останавливались на Звездочке, сидели в беседке, разговаривали.

В один из таких вечеров он сказал:

– Я с работы ухожу.

– Как это? – удивилась Таня.

Его работа вызывала у нее благоговение. По утрам за ним приезжала чисто вымытая машина с шофером, вечерами, бывало, приходили люди, которых она видела по телевизору, разговаривали о чем-то в его кабинете или выпивали в большой комнате на первом этаже и тогда шутили с Таней, которую он звал за стол тоже. И хоть работал он слишком уж много, в выходные даже, зато и деньги были хорошие, и, как Таня догадывалась, почтение. С чего ж такую работу бросать?

– Вот так, – ответил Веня. – Смысла больше не вижу.

– В работе?

– В работе с новым президентом.

– Так президент же вроде старый? – удивилась Таня.

Может, пропустила, как нового выбрали? Политикой она не интересовалась вообще, тем более учеба в колледже дизайна оказалась такая интересная, что дух захватывало. Но все-таки нового президента заметила бы, наверное.

– Будет новый в ближайшее время, – сказал Веня. – И я этому способствовать не хочу.

– Почему?

– Потому что последствия будут самые тяжелые.

– Для тебя последствия? – насторожилась Таня.

До сих пор ей, бывало, снилось: Веня стоит перед озверелой толпой, кровь течет по его лицу, капает на белую рубашку, а он говорит, что прощенья ему просить не за что. Еще не хватало, чтоб опять такое!..

– Для страны будут последствия, – сказал он. – На долгие годы вперед. Может быть, необратимые.

– А!.. – Таня вздохнула с облегчением. – Ну, про страну-то чего тебе думать?

– Да? – усмехнулся он. – И про что же ты мне предлагаешь думать?

– Про себя, – уверенно ответила Таня. – Что для тебя хорошо, то и делай.

– Здравость твоего мировоззрения, конечно, радует…

Веня улыбнулся, и Таня заулыбалась тоже: правильно сказала, значит!

– …но ума в такой здравости мало, – закончил он. – Не говоря уже о совести.

Она тут же поникла.

– Мы что, лакеи? – Очень он, видно, рассердился. На нее, что ли? – Пусть баре что хотят, то и воротят, а нам до их резонов дела нету? Мы будем циничным образом иронизировать над всем, что не относится лично к нашим великим особям, а относится к большому человеческому целому? Отвратителен этот дешевый снобизм!

– Не знаю… – растерянно проговорила Таня. – Я про это вообще не думаю.

– Про что ты, интересно, думаешь? – хмыкнул он.

– Про что все, про то и я, – пробормотала она. И выпалила: – Про счастье, про что ж еще!

Веня вгляделся в ее глаза, в ее лицо – красное, наверное, стало от волнения, – и сердитая морщинка у него на переносице разгладилась.

– Ну да, – сказал он. – Действительно, про что ж еще. Не заглядывать дальше собственного счастья – это правильно, конечно.

– Но – что? – спросила она. – Что не так, скажи!

– Все так. – Он пожал плечами. – Вернее, это было бы так, если бы было возможно.

– А разве невозможно? – не отставала она. – Почему?

– Потому что не бывает счастья под одеялом. Хотелось бы, но – не бывает.

«Пустил бы ты меня к себе под одеяло, – подумала Таня. – Тогда б и узнал, бывает или нет».

Но вслух ничего не сказала, конечно. Вздохнула только.

После Валентины Таня поехала на Аэропорт к новому клиенту. Пока его стригла – он, в отличие от Валентины, со стороны себя не видел и как раз таки хотел выглядеть в свои пятьдесят лихим мальчиком, – его жена стояла рядом и глаз не спускала с нее и мужа. Следила, наверное, чтобы тот не схватил парикмахершу за коленку. Что ж, это было даже удобно. Черт знает, что у него на уме; Евгения Вениаминовна называла таких мышиными жеребчиками. Очень надо, чтобы он руки распускал! Пускай супруга караулит.

Домой Таня возвращалась уже в сумерках. Дождь шел по-прежнему – ровно, мрачно, нескончаемо. Такие вот вышли в этом году черемуховые холода.

Улица Врубеля была перегорожена двумя машинами. По этой улице проходила граница поселка; Таня должна была повернуть с нее на Сурикова, к дому.

«Ну что там еще?» – сердито подумала она.

Поняв, что разъезжаться машины не собираются, она посигналила, подождала еще минуту. Черт бы их побрал, придурков! Под дождь из-за них выходить. Но куда денешься? Проехать-то надо.

Таня вышла из своей машины и направилась к тем двум, что перегородили ей дорогу. Это были внедорожники, она не разглядела, какие именно. Не очень-то и вглядывалась, правда.

– Эй! – окликнула она их хозяев. Или не хозяев, может, а кучеров, в темноте было не разобрать. – Проехать дадим, а потом будем отношения выяснять!

Что вышедшие из джипов мужики именно выясняют отношения, было понятно с одного беглого взгляда. Один держал второго за грудки, третий стоял рядом и выбухивал из себя что-то неандертальское. Подходить к ним вряд ли стоило, но Таня спешила и нервничала, потому что телефон Алика не отвечал. Пришлось подойти.

«Из борделя, наверное, вышли», – подумала она.

Когда, переехав с Аликом на Сокол, Таня сходила в самоуправление поселка, ее узнали там сразу и приняли с распростертыми объятиями.

– Левертовский дом к чужакам не уходит, это же счастье! – сказала старушка-общественница, отвечавшая за детские мероприятия. – Видела, Танечка, что у нас творится? Сколько домов пустыми стоят, одни охранники живут. В недвижимость они вложились, хозяева эти так называемые, – сердито добавила она.

– Странное вложение, – пожала плечами Таня. – Дома старые, ремонт нужен. На Остоженке элитное жилье купили бы и забот бы не знали.

– Они и на Остоженке купили, и на Карибских островах. Ну и здесь, у нас. А зачем – кто к ним в голову заглянет? – вздохнула старушка. – Не знают, куда деньги девать. И в бордель вон тоже вложились.

– Здесь у нас бордель?! – поразилась Таня.

– Нас Бог миловал. А как раз на границе, на Врубеля, где дом многоэтажный, знаешь? Подо всем домом банный комплекс. Одно название, все же понимают. Уж куда только жильцы не писали, к кому только не ходили. Мало что оргии, так ведь влажность, пар. Ну можно ли в жилом доме? Все бесполезно. Большие чины курируют, и хоть голову разбей об эту баню.