Трепет - Сергей Малицкий

– Пока что это только слухи, – пожал плечами Русатус. – Изобразить горящие глаза может даже слабый маг. Посмотрим. Если такие воины есть, они тоже будут в Тиморе.

– Иди, – процедил сквозь зубы Пурус. – Только вот еще что. Мне уже надоели эти угодники, которые заигрались, изображая Энки. Убей всех, кого найдешь.

– Как прикажешь! – поклонился Русатос и двинулся к выходу.

Пурус дождался, когда стук его сапог стихнет, и окликнул слугу:

– Умбра!

Гибкая тень тут же оказалась рядом.

– Срочная весть для Флавуса Белуа. Он мне нужен. И Энимала ко мне. Что там с дозорами инквизиции на севере?

Немой раб взял в руки грифельную доску.

Ирис пришла в себя под утро. Открыла глаза, отыскала взглядом осунувшегося Игниса, поморщилась, но улыбнулась. Прошептала чуть слышно:

– Я жива.

– Только поэтому и я все еще жив, – склонился над ней Игнис.

– Я жива, – тихо засмеялась она.

– А ну тихо! – повысил голос Алиус и щелкнул пальцами, заставив Ирис провалиться в сон. – Ты что делаешь? День во сне идет за пять дней бодрствования для всякого серьезно раненного или больного! Как ни крути, через месяц она встанет на ноги, через два сможет сесть в седло. Не раньше!

– Не раньше, – кивнула маленькая и конопатая Ува. – Конечно, если не постарается.

– Одно лицо, – покачал головой Игнис. – Одно лицо с Фламмой.

– Да, – кивнул вдруг ставший старым и сгорбленным Алиус. – Одно лицо.

– Не вини себя, – прошептал Игнис.

– Вина сама находит меня, – ответил Алиус. – Уходишь?

– Оставишь у себя Ирис? – ответил вопросом Игнис.

– Разве кто-то снимал с меня участь твоего наставника и помощника? – вздохнул Алиус. – А твоя Ирис, как я понял, все равно что ты. Думаю, если Фидеса не сглупит и если малышка не слишком сильно блеснула своим камнем, то нам ничто не грозит.

– Я помню, как ты сражался за меня, – проговорил Игнис. – Я мог бы мечтать о таком попечителе для Ирис.

– Тогда мое сражение не спасло тебя от печальной участи, – прошептал Алиус.

– Может быть, спасло от еще более печальной, – не согласился Игнис.

Они замолчали. Игнис смотрел на истерзанного и несчастного угодника и одновременно счастливого отца и вспоминал прошедшую ночь. Уснуть не удалось. Уверившись, что Ирис лучше, он отправился вместе с Фидесой в замок, забрал оставленное у Соллерса оружие, успокоил воеводу Тимора, который трясся от гнева, тем более что злоумышленника схватить не удалось, отбился от Пустулы, которая требовала сказать, куда делась ее дочь Процелла, долго говорил с Адамасом и Региной. Точнее, говорил с Адамасом. Регина сидела рядом с ним, и, поглядывая на нее, Игнис думал, что именно теперь тает и растворяется некогда охватившее его наваждение. Тает, нисколько не обижая ни саму Регину, ни Ирис, ни Адамаса, никого. Адамас выслушал рассказ о странствиях Игниса, в двух словах обозначил, куда бы следовало еще отправиться принцу Тотуму, если уж он взвалил на себя столь тяжкую ношу. Рассказал об объявленном трауре, добавил, что, если не будет войны с Эрсет, рано или поздно будет война с Ардуусом, конечно, если разум не вернется в ардуусскую цитадель.

– Разве есть кто-то, кто мог бы вернуть разум Пурусу? – спросил Игнис.

– Только острый нож или топор, – проговорил Адамас. – Или же стрела. Прости, Игнис. Пурус сеет смерть. Он мог бы стать великим правителем, но его ненависть больше его разума. Моего отца – нет. Моей матери – нет. Моей сестры Фламмы – нет. Думаешь, на этом Пурус остановится? Думаешь, простит то, что мой дядя не вернется в Ардуус? Или то, что твоя двоюродная сестра прижалась губами к твоей руке?

– О Процелле я позабочусь, – прошептал Игнис, не позволяя себе сказать, что в трех кварталах от королевского замка слюнявит медовые тянучки племянница Адамаса. – И все-таки есть кто-то, кто мог бы подхватить Ардуус?

– Только два имени приходят в голову, – признался Адамас. – Два, после того как был убит Кастор Арундо. Уж конечно, не собственной дочерью. Подобную историю мы помним и по твоей сестре. Тебе тоже еще предстоит разобраться в смерти твоих родителей. Уверен, без Пуруса и там не обошлось.

– Два имени, – напомнил Игнис.

– Флавус Белуа и Лаурус Арундо, – назвал Адамас.

– Флавус вроде бы и выпестовал Великий Ардуус? – усомнился Игнис.

– Горшечник, когда задвигает горшки в печь, никогда не может быть уверен, что они окажутся без изъяна, – пожал плечами Адамас.

– Следов убийц нет? – спросил Игнис.

– Оставляешь жену здесь? – ответил вопросом Адамас.

– А разве есть более безопасное место в Анкиде? – спросил Игнис.

– Моя мать тоже так думала, – задумался Адамас и добавил: – Вчера пришли вести, что дозор на северном мосту вырезан. Думаю, что убийцы уже покинули Тимор. Их там ждали сообщники.

– Я бы не зарекался, – вспомнил Игнис лошадь со странными подковами.

– Я и не зарекаюсь, – проговорил Адамас. – Но зарок на себя беру. Когда уходишь?

– Сегодня утром, – вздохнул Игнис. – Хочу увести след.

– Удачи тебе, Тотум, – протянул ему руку Адамас.

…И вот теперь Игнис собирался покинуть Ирис. Жаль, что Алиус заставил ее спать. Процелла сидела тут же в одежде Ирис.

– Не волнуйся, – улыбнулся Алиус. – Все будет хорошо.

– Не волнуйся, – пискнула Ува. – Все будет хорошо. Но потом. Ты сказал ему, папа?

– О чем? – не понял Игнис.

– Она почувствовала, – прошептал Алиус. – Ува почувствовала. Неделю назад. Зло отворилось. Скверна вышла из Донасдогама.

– Ты передашь это Адамасу? – спросил Игнис.

– Через Фидесу, – кивнул Алиус.

– Тогда мне пора, – поднялся Игнис и наклонился, чтобы прижаться губами к щеке Ирис.

Процелла тут же вскочила на ноги.

– Подожди, – поднялся Алиус и повернулся к Уве. – Давай.

– Да ну, – надула она губы.

– Давай, – покачал головой Алиус. – Это не память о твоей матери. Это – чужое.

– Ладно, – проворчала Ува и потянула через ворот бечеву. На ней висел небольшой матерчатый сверток.

– Я бы хотел, чтобы ты передал это Сину, но не знаю, где он теперь, – вздохнул Алиус. – Отнеси это Бенефециуму. В Бэдгалдингир. Он самый мудрый среди угодников. Он скажет, что с этим делать. Надеюсь, тебе будет по дороге.

– Что это? – спросил Игнис.

– Осколок одной из семи звезд, – ответил Алиус.

Кама добежала до границ Араманы за неделю. С того времени, как принцесса вышла на берег Аббуту у руин Алу, Кама свыклась и с бормотанием Орса, и с холодом, который донимал ее только ночью, и с запахом – потому что пот пропитал одежду. Не свыклась она только с одним – с ужасом, который, словно незримое зарево, поднимался у нее за спиной. Тропа становилась все шире, заснеженные пространства по правую руку, отделяемые от предгорий только быстрым течением реки Искарану, все ближе. На второй день бега после ночи у Кахака закончился странный, похожий на скопище выползших из земли змей гахский лес, затем два дня тянулась уже привычная, безжизненная Сухота, и лишь к концу недели начали появляться кривые и больные деревья, которые за день пути до дозорных башен Араманы образовали глухой лес до горизонта.