Ночная радуга - Евгения Михайлова

Так построила семью бизнесмен Зина, и я приняла и поняла строгость и беспощадность ее критериев. Такой человек: четкость и расчет во всем. Она умела быть обаятельной, была отлично ухоженной и прекрасно одевалась. Артем никого не любил и был безалаберным в отношении денег и прочих материальных ценностей. Предложенный ему комфорт — человеческий, бытовой и социальный — оценил и принял с благодарностью. Супружеский холодноватый и редкий контакт его тоже устроил. Да, Артем был очень ленивым. Лишь очень сильная страсть могла его подвинуть на поступки.

Возможно, он увлекался женщинами и до меня, но Зину это не волновало. Она исключила возможность разрыва по его инициативе. Слишком многое он терял.

О детях они сначала не задумывались: у нее были более важные проблемы. Потом ей показалось, что момент упущен, она не беременела и не переживала об этом. Дети не были вписаны в ее алгоритм успешного и, главное, спокойного существования. Зина сумела не утратить покоя даже тогда, когда наша взаимная любовь с Артемом стала для всех очевидностью. Она рассматривала этот роман подробно и тщательно, как любую рабочую проблему. Собирала материал, рассчитывала риски, поражения и выгоды. И была уверена: когда все кончится, он будет рядом с ней, просто улучшенный вечным чувством вины и пониманием ее благородства.

В тот вечер она пошла в запланированную атаку. Артем вернулся после встречи со мной тревожным, растерянным. Почти с ужасом обнаружил, что жена так поздно не спит и даже не делает вид, что спит. Прятался от настойчивого взгляда ее голубых глаз, которые совсем недавно были такими безмятежными. Артем уже страстно хотел перемен, но у нас не было вариантов. Я не представляла себе, как выскочить из капкана мужа-садиста. Артема эта ситуация приводила только в отчаяние. И тут он увидел страдающую жену, которая посвятила ему жизнь, разделила с ним все, чего сама с таким трудом добилась. Зина пожаловалась на бессонницу и боль в сердце, Артем почувствовал нестерпимую жалость и раскаяние. Он не мог ей предложить свою верность навеки. Он просто в ту ночь постарался утешить ее по-мужски.

Ночь прошла, после были месяцы напряженного ожидания со всех сторон: что с нами будет. Зина даже не подумала обратиться к врачу по поводу задержки. Списала на дисфункцию. Что даже хорошо, не до того было. Гром грянул, когда плоду — мальчику — было почти шесть месяцев.

Я добрела до поваленного дерева, села на него, крепко вцепившись в ствол руками и широко расставив ноги. Мне казалось, что я падаю с земли. Чужой шестимесячный младенец разрывал мне внутренности. Зина честно тогда проконсультировалась с врачами: можно ли делать аборт. Ей все объяснили: искусственные роды могут не получиться, хотя показания для них в данном случае есть: возраст, слишком крупный плод, опасность для жизни матери через несколько месяцев. И тогда ребенка потащат из нее петлей, начнут в ней резать на части. Она тоже может погибнуть. Зина почти обрадовалась. Артем на это не пойдет. И не оставит ребенка, если он родится.

Артем выслушал ее, бледный и дрожащий от напряжения. Она нашла страшные картинки абортов на поздних сроках, показала ему целых младенцев в прозрачном мешочке — вся его защита в животе матери. И потом: головка со сломанной шейкой в петле, отсеченные ножки, ручки.

— Врачи считают, что нерожденные дети способны испытывать боль.

Она смотрела на своего доброго мужа. На самого гуманного человека из всех, кого она встречала в жизни. Его глаза были полны слез, он тяжело дышал, сдерживая то ли рыдания, то ли хрипы. И произнес то, что превратило ее в камень. В камень, в котором еще билось недобитое сердце.

— Мы пойдем на это, Зина, — сказал Артем. — Мы найдем хороших врачей, мы постараемся, чтобы ты это перенесла и выздоровела. Потому что у нас нет вариантов. Я жду только одного: когда мы с Викой сможем быть вместе. Я хочу, чтобы у нас с ней были свои дети. Свои, желанные дети. Испытывает боль нерожденный младенец или нет, но это вопрос минут. А пустить в жизнь ребенка, которого до рождения бросил отец, — это и есть преступление. Его несчастье будет расти вместе с ним. Я сразу узнаю бывших нелюбимых детей. Им никогда жизнь не в радость.

— Я услышала мнение своего мужа, — ровно сказала Зина. — Мнение мужчины. А давай привлечем к обсуждению и твою женщину. Это ведь и ее вопрос. Нам обоим это будет интересно.

— Ни в коем случае! — резко и уверенно отчеканил Артем. — Никогда Вика об этом не узнает. Она слишком молодая, слишком искренняя и порывистая. Она откажется от меня. Ее не устроит такая цена, с этими твоими картинками разрезанных младенцев. А я никогда тебе этого не прощу. Понимаешь, Зина, мы сейчас решаем вопрос мирно, я остаюсь твоим другом и близким человеком. Но только в одном случае: ты сделаешь так, как я сказал. В противном случае — война.

Для Зины вариант растить ребенка без мужа был исключен. Нет такого варианта. Она нашла врача, который пошел на это, в том числе и ради внушительного гонорара. И повела она себя, как привыкла. Договорилась с хирургом, что он сделает снимки этапов операции. Она сохранила этот архив — ее мальчика режут в ней на части. И потом предъявляют это ей. Да, она сначала на холодной злобе просто хотела когда-то причинить боль Артему, быть может, шантажировать его этим. Она хотела просто испугать меня, в лучшем случае оттолкнуть меня от Артема — автора убийства своего сына. Но ее не взял наркоз, так она вдруг почувствовала не свою боль, а боль того малыша, который еще верил ей, который плыл в ее водах к солнцу и любви. Он так испугался, увидев петлю и скальпель, он так громко и беззвучно рыдал и просил пощады, что Зина поняла, что такое материнский инстинкт. Так поняла: это смертельное чувство. Оно требует смерти за смерть. Казни за казнь. И вынесла свой приговор.

В конце этого рассказа она показала мне фотографии своего сына. Те самые, в процессе операции. И улыбнулась совсем уже безумно:

— А у тебя никогда не было детей.

Боже, с кем я боролась? За что? Я брела в полной темноте. И видел оттуда Артем, как тяжело мне тащить его грех, его преступление. Или это было его правом? Избавить своего сына от земных страданий до того, как он их узнал? Я — за аборты, как все вменяемые люди. Есть диктат медицинских показаний, есть категории людей, которым не дано быть родителями, есть жертвы изнасилования, вариантов масса. Но нет такого: богатая женщина в здравом уме, добрый, интеллигентный мужчина с профессией, влиянием, возможностями убивают своего сына. Не был бы мальчик сиротой, мыкающим горе по приютам. Никто гарантированно не рождается для бескрайнего счастья, но у сына Зины и Артема было бы перспективное будущее, были бы радости, любовь, победы. Ради чего Артем поставил на всем этом крест? Это ужасно, но ради любви ко мне. Ради эгоистичной, требовательной, все поглотившей страсти, которая пожалела крошки тепла и заботы для крошечного тельца, плывущего навстречу ножу. Да, преступление. Я — наследница. И сейчас Артему легче, чем мне.

Мы живем, как калеки. Кажется, только об этом и думала я в следующие дни, которые терпела по своему обыкновению в полной изоляции от внешней среды. С отключенными телефонами и заброшенной электронной почтой. Я — на пике своих осознанных женских желаний и полной возможностью их удовлетворения, и мой прекрасный, неутомимый любовник. И никто нас не видит, никто не мешает. И даже его раны больше не болят. Но теперь он ходит за мной, как нянька. Я почти никогда не болею. Меня обходят вирусы и инфекции, видимо, отпугивает скверный характер. Но я знаю все симптомы тяжких недугов. Отчаяние может вызвать горячку с запредельной температурой. Вина разрывает сердце и блокирует его работу, так что не вздохнуть, не шевельнуться. Тоска слепит глаза, отбивает аппетит и отбирает всю силу рук и ног.