Бомарше - Рене де Кастр

Бакалавр, по очереди рядившийся то сатаной, то монахом, то пилигримом, а то являвшийся призраком, стал предвестником появления на сцене Линдора, Фигаро и Альмавивы.

На «Севильском цирюльнике» сказалось влияние многих авторов. Мы находим в нем отголоски творений Мольера и «Хромого дьявола» Лесажа, которого Бомарше досконально знал и цитировал почти бессознательно. А название «Тщетная предосторожность» было списано с новеллы Скаррона, откуда Мольер позаимствовал свою «Школу жен».

Бомарше предложил свою комическую оперу Итальянскому театру, но там отказались ее ставить, поскольку, по слухам, актер, певший на этой сцене главные партии, в юности был цирюльником и не любил, когда что-либо напоминало ему об этой поре его жизни. Но официальной причиной отказа стало то, что, по мнению художественного совета театра, либретто оперы слишком напоминало комедию Седена и Монсиньи «Всего не предусмотришь», которая уже десять лет с успехом шла на подмостках.

Как бы то ни было, Театр итальянской комедии невольно оказал Бомарше неоценимую услугу. Подтверждением тому служат дошедшие до нас отрывки из либретто «Севильского цирюльника» в его бытность комической оперой. Несмотря на некоторую живость куплетов, уровень произведения в целом, видимо, не значительно превосходил уровень парадов, ставившихся в Этьоле, и стишков, с ходу сочинявшихся Пьером Огюстеном для многочисленных семейных праздников. Что касается музыки Бомарше, то она не выдерживает никакого сравнения с музыкой Паизиелло и тем более с музыкой Россини, написанных на либретто «Цирюльника» соответственно в 1780 и 1816 годах.

Если не считать тяжбы с Лаблашем, то период, в который сочинялась, переписывалась и дорабатывалась эта пьеса, был относительно спокойным в бурной жизни Бомарше. Разбирательство в Рекетмейстерской палате, судя по всему, не слишком донимало автора «Севильского цирюльника», и связанные с ним волнения не повлияли ни на его творческие способности, ни на его желание довести свое произведение до совершенства.

Существует множество рукописей первоначального варианта «Севильского цирюльника», постепенно превращавшегося в пьесу, по ним можно судить о том, как от текста к тексту росло мастерство автора.

Два года, 1771 и 1772, в течение которых Пьер Огюстен не только трудился над «Цирюльником», но и из пристрастия к трагедии делал наброски фрагментов оперы «Тарар», окончательно оформившейся лишь в 1787 году, он жил со своей семьей в особняке на улице Конде. После того как брат вторично овдовел, хозяйство взяла в свои руки Жюли; папаша Карон, несмотря на свои семьдесят лет, продолжал предаваться забавам, более свойственным зеленым юнцам, а маленький Огюстен учился произносить первые слова.

Пришли новости из Испании: возможно, они тоже наложили отпечаток на декорации «Цирюльника». Зять Бомарше архитектор Гильбер умер от алкоголизма, и эту смерть никто не стал оплакивать. Вдова его вторично вышла замуж за одного из своих испанских друзей, некого г-на Сальседо, который очень скоро исчез из ее жизни, оставив без гроша. Г-жа Сальседо вернулась в Париж и привезла с собой сына и дочь — детей Гильбера, носивших почему-то фамилию Сальседо. Видимо, отчим успел их усыновить. Со свойственным ему великодушием Бомарше взял на содержание сестру и племянников; девочку он вскоре определил в пансион при женском монастыре Святого креста в Руа, в Пикардии. Не исключено, что бывшая невеста Клавихо — покинутая им Лизетта была в той же компании, но к этому моменту след ее в истории затерялся, что кажется нам несколько странным.

«Я хотел бы, чтобы все, кто меня окружает, были счастливы», — любил повторять Бомарше, и частично это желание воплощалось в жизнь. Жано де Мирон по его рекомендации получил должность секретаря у принца де Конти, а его жена, по словам Жюли, делала все, чтобы «ее катающийся как сыр в масле, изнеженный, зацелованный, находившийся у нее под пятой (но не рогатый) муженек был доволен жизнью». В этом описании без труда узнается стиль «Цирюльника», к созданию которого Жюли бесспорно приложила руку.

Семейство Лепин, обосновавшееся в старой часовой лавке Каронов на улице Сен-Дени, процветало; зять Бомарше прославил свое имя и пользовался заслуженным авторитетом в цехе часовщиков.

Этот период относительного затишья — тучи, правда, уже начали сгущаться на горизонте — был омрачен печальным событием: 17 октября 1772 года умер маленький Огюстен. Бомарше горько оплакивал сына, то единственное, что оставалось у него от короткого брака с Женевьевой Уотблед — вдовой Левек. Но ему не свойственно было долго горевать, и он вполне мог повторить вслед за Монтескье, когда-то сказавшим: «Учение было для меня первейшим лекарством от жизненных невзгод; не было ни одного огорчения, которое не рассеялось бы после часа чтения». Литературное творчество, рожденные им мечты о славе, а также удовольствие, которое, по всей видимости, получал этот любитель наслаждений, когда писал пьесы, заставляли его забыть все неприятности и залечивали любые раны, нанесенные судьбой.

Дамы с удовольствием откликались на этот легкомысленный призыв; если их стыдливость и была задета, они никак этого не показывали. Из многочисленных амурных похождений Бомарше нам известны только несколько. В частности мы знаем, что крошка Долиньи, исполнительница роли Евгении, а позже Розины, не осталась равнодушной к чарам их создателя.

В 1773 году одно из его любовных приключений получило огласку. Примерно за год до этого Бомарше стал любовником актрисы Театра итальянской комедии мадемуазель Менар. Эта связь, скрепленная скорее чувственностью, нежели глубоким чувством, видимо, была продиктована также и практическими интересами: с помощью любовницы Бомарше рассчитывал протолкнуть на сцену этого театра своего «Севильского цирюльника» в виде комической оперы. По иронии судьбы эта любовная связь, наоборот, стала причиной того, что постановка «Цирюльника» была отложена на долгие годы.

Начало же было обнадеживающим: считая свою комедию вполне готовой к выходу на сцену, Бомарше принес ее в «Комеди Франсез», где увидели свет его первые творения.

3 января 1773 года автора уведомили о том, что пьеса принята к постановке, что репетиции начнутся в ближайшее время, а премьера назначена на масленицу. Комиссия по цензуре поручила дать заключение о тексте пьесы журналисту Марену; этот человек, призванный сыграть значительную роль в жизни Бомарше, был также цензором «Евгении», и его замечания имели вполне объективный характер. Потребовав сделать кое-какие исправления, 13 февраля 1773 года Марен дал добро на постановку «Севильского цирюльника».