ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин

Вам нужно сосредоточиться, но что-то вам мешает. Вы хотите взять себя в руки, но не можете. Выпустить джинна сомнений из бутылки и пустить дым в глаза врагу может не только уравновешенный человек с железными нервами, но и слабак, однако хорошо владеющий приемами нейролингвистики…

…Слушая, Женя вытянула из пачки сигарету и покрутила в руке зажигалку. «Интересный он, этот Лисин, — думала она, поднося язычок пламени к кончику сигареты. — Другой бы на его месте нервно смеялся, хватался за спасительную соломину, убеждал меня в чем-то, молил… А этот — нет. Ничего-то ему не нужно, кроме правды, которую в себе носить надоело. Однако интересно, чем все это закончится. Он, кажется, долго составлял план, прежде чем писать в редакцию».

— Вот видите, Женя… — сказал Лисин. — Я поднял со стола ваше перо, выдаваемое Боше за «Паркер», и посредством простого его применения заставил вас закурить. Как я сделал это, спросите вы? Очень просто… Я смотрел вам в глаза и стучал пером о стол, когда произносил нужные мне слова. Вы вряд ли ухватили цепь: «вам нужно», «взять» и «пустить дым», однако если вы справитесь у своей памяти, обязательно убедитесь в том, что я стучал ручкой о стол именно в момент произнесения этих слов.

От вас ничего не зависит. Работает ваша подкорка.

Когда я напрягался в баре, вспоминая разговор Коломийца с Гроссом, то есть заставлял работать мозг, моя подкорка тоже трудилась. И когда в бормотаниях за столиком, где сидели ни разу не видевшие Англии девицы, было произнесено то самое слово, что прозвучало в разговоре Коломийца с кладовщиком, подкорка сработала и подала мне сигнал.

«Любовь», — ляпнула какая-то из чертовок, и я мгновенно поймал связь этого слова с беседой, которую слышал на лестнице.

Скажи мне, Гена, на что способна любовь?

И я тут же рассчитался и вышел. Меня ждал офис. Пытаться найти в воскресенье на рабочем месте Анну Моисеевну — чушь несусветная, тем паче что я сам запрещал оставаться на работе после шести часов. Но помещение HR с собой не унесешь, и, признаться, будет лучше, если я сам покопаюсь в бумажках в присутствии одного лишь Старика.

Я набрал его номер и попросил приехать в «Глобал». Когда моя машина припарковалась на стоянке у входа, он был уже там и встречал меня на крыльце.

— Что-то серьезное?

— Возьми ключи от отдела кадров, сними кабинет с охраны и вели запереть входную дверь.

Через десять минут мы уже были у металлических стеллажей с личными делами сотрудников.

«ОТДЕЛ ПРОДАЖ», — прочел я на одном из стеллажей.

Если бы меня попросили назвать картину, которая соответствовала бы моим представлениям о корпорации, то я тут же направился бы в зал, где висит «Апофеоз войны» Верещагина. Но я об этом, кажется, уже говорил…

Корпорация — это не ровный ряд сияющих стеллажей с персоналом и не похожая на спираль ДНК конструкция, где каждое из звеньев прочно связано с последующим. Мой мир — это относительно правильной формы пирамида одинаковых черепов с открытыми ртами. Выцветшая земля, очень похожая на ворс коврового покрытия, сухие деревья гадко выполненной работы, канающие под декор, и где-то вдали, очень вдали — голубая полоска настоящей жизни, докатиться до которой этой куче нет никакой возможности.

С раздражением выдернув самый нижний ящик — а именно там я и надеялся найти досье на Таю, я обнаружил ровный ряд серых папок.

«Малькова», «Тынянов», «Поскотин»… Я был так раздражен, что не сразу подумал о том, что рядом с фамилией буква «Т» запросто может относиться как к Тае, так и к Татьяне с Тамарой, а фамилии подружки Факина я не знал.

Пришлось вытянуть из узкого ящика все папки, где значилась в инициалах первой буквой «Т», слава богу, таких нашлось всего четыре, и в третьей обнаружить то, что искал.

Тая Олеговна Мискарева, вот как, оказывается, она значится в моей компании.

Старик с врожденным любопытством заглянул мне через плечо.

— Я ее сегодня видел.

Аккуратно переписав на листок бумаги адрес: Большая Оленья, 39, я быстро нашел папку «Факин» и переписал оттуда: Мосфильмовская и — номер дома.

— Кого?

Истолковав паузу как мое презрение к важности предоставленной информации, он почесал мочку уха и ответил:

— Таю. Если только в деле, которое вы открывали, вклеена ее фотография.

— Ты видел Таю Мискареву?

— Не знаю, Мискарева, она или нет, но я видел девочку, фото которой сейчас передо мной мелькнуло, у офиса.

— В котором часу ты ее видел?

— Как только подъехал к «Глобал» по вашей просьбе.

— Ты говоришь, что около четверти часа назад рядом с офисом «Глобал» ты видел Таю?

— Мне обязательно повторять одно и то же?

— Ты не ошибся?

— Сынок, если бы я за последние тридцать лет хоть раз ошибся, мы уже давно были бы Соединенными Штатами Америки.

— Жаль, очень жаль, что ты такой безошибочный. — Я поставил папки на место и с грохотом задвинул ящик. — А почему ты только сейчас об этом сказал?

— А я должен был знать заранее, что вас интересует девочка Тая?

Я вышел из отдела кадров и теперь стоял, наблюдая, как Старик запирает дверь.

— С кем она была?

— Одна.

— Что она делала?

— Шла мимо. — Он чиркнул картой по двери, и на устройстве зажглась красная лампочка. — Она шла мимо, но раз уж вас это так заботит, то следует, верно, поспрашивать у моих пацанов, мимо она шла или, заметив меня, быстро спустилась с крыльца и сделала вид, что шла мимо.

— Девочка живет в другом округе, так может ли быть такое, что в воскресенье она оказалась рядом с офисом совершенно случайно?

Он молча направился к выходу из коридора. Я последовал за ним. В холле он встал посреди «розы ветров», выложенной мрамором, и поманил пальцем с интересом разглядывающего нас охранника. Молодой парень, имени которого я, естественно, не обязан знать, тотчас покинул свое место и оказался рядом с нами.

— Филипп, ты заступил ровно в девять.

— Это так.

— Сейчас около пяти, воскресенье.

— Верно, — ответил Филипп и зачем-то посмотрел на часы.

— Поскольку по моем прибытии ты не сообщил мне ничего из того, что могло меня взволновать, это значит, что ты вот около восьми часов сидишь в одиночестве и в твою голову уже начинают закрадываться мысли о мастурбации.

Филипп потоптался на месте, спорить не стал, из чего совершенно неясно было, закрадывалось ему что-то в голову или нет. С другой стороны, у меня не было ни малейшего повода не доверять интуиции человека, благодаря которому мы все еще не Соединенные Штаты.

— Я так понимаю, что если бы кто-то входил в «Глобал» вечером в воскресенье, то ты непременно доложил бы об этом чрезвычайном обстоятельстве?