Жиган - Евгений Сухов

– Нести аккуратно, не ронять, – предупредил пацанов Жердь. – Уроните – шкуру спущу…

С пацанами, тащившими пулемет, пошел Кочет, коему было вручено два магазина с патронами. В случае чего стрелять из пулемета должен был именно он.

Сам Жердь взял карабин «кольт» со спиленным едва ли не наполовину стволом, зато с оптическим прицелом, похожим на небольшой телескоп. Жердь купил его на барахолке, сам придумал крепление к стволу карабина, пристрелял его, после чего уже никому и никогда не давал не только выстрелить из него, но и просто потрогать. А сам карабин Жердь добыл через третьи руки, обменяв его на наган и короткоствольный «бульдог» с рукоятью, похожей на загнутый клюв попугая.

В начале шестого утра на трех повозках прибыли на место.

– А матрена[63] – вон она, – указал Живчик на деревянный сарай, обнесенный забором. – Пацаны говорили, что левую кановку там мастырят…

Голован не спеша стал проводить рекогносцировку, то есть осматривать местность.

Саженях в двадцати от забора, ограждающего заводик, виднелся овраг. Туда он отправил двоих пацанов с револьверами, чтобы сидели и не рыпались, пока он не подаст знак рукой. В заброшенную кузню посадил еще двух пацанов во главе с Живчиком. Пулеметную точку для Кочета с Витюхой определил в оконном проеме заброшенного дома по левую руку от заборных ворот, ведущих на завод.

Жердь сам выбирал себе точку, чтобы обзор для него бы, как на ладони. Таковое местечко он нашел на крыше одного из бывших дровяных складов, куда и взобрался с ловкостью обезьяны.

Остальных двух пацанов Голован рассредоточил вокруг забора, ограждающего заводик, велев спрятаться за грудами булыжника. Всем было велено сидеть и не высовываться, пока он не подаст знак рукой, вытянув ее вверх. Сам Голован вместе с Козырем отогнали повозки назад по дороге и спрятались, поджидая, когда подъедет Зильбертовский. И, скорее всего, он будет не один…

Так и случилось. К двенадцати часам дня к воротам заводика, который сегодня не работал – видимо, по случаю предстоящей разборки, – подъехала пролетка. Из нее вышли четверо молодых мужчин. Зильбертовского среди них не оказалось. Среди этой четверки выделялся один: темный, с плоским азиатским лицом и узкими глазками, колюче смотревшими на мир.

Кочет, который следил за приехавшими на пролетке людьми из оконного проема разрушенного дома, знал подошедшего. Знал его и Козырь.

– Это Татарин, – незаметно шепнул он Головану, вылезая из повозки. – Один из самых весовых паханов на Москве.

– Ай да Зильбертовский, ай да сукин сын! – покачал головой Голован.

Человека, носившего погоняло «Татарин», звали Юнусом Таировым. В воровской среде он пользовался большим авторитетом, поскольку за его спиной был каземат, побег с каторги, а еще много больших дел, прогремевших на всю Москву. В МУРе с ног сбились, разыскивая его, а он вот вам, пожалуйте, приехал на толковище со своей свитой, настроенной весьма решительно. Это было заметно по их хмурым лицам и рукам, засунутым в карманы пиджаков, где наверняка лежали «наганы» со взведенными курками.

Когда Голован и Козырь вылезли из повозки, Татарин, мельком оглядев их, спросил:

– Кто такие?

– Люди Божии, обшиты кожею, – ответил Голован.

– Ботало, вижу, у тебя без костей… – недобро посмотрел на него Татарин. – Жиган? Из бывших? Ноне много ваших в блатные подались. Законы разные придумывают…

– А ты читал эти законы? – спросил Голован.

– Мне они без надобности, – отмахнулся Татарин. – Я сам себе закон… Погоняло у тебя имеется?

– Зови меня просто: Ваше Превосходительство, – насмешливо и дерзко ответил Голован.

– Чего? – опешил Татарин.

– Зови Жиганом, – уже серьезно произнес Голован и посмотрел прямо в игольчатые зрачки Татарина.

– Ухли[64], Жиган, как бы тебя шмель[65] не покусал. – Глаза у Татарина превратились в узкие щелочки.

Один из его свиты достал из кармана револьвер и демонстративно навел на Голована.

– Тебя щас порешить, или «побармим» для начала? – усмехнулся Татарин.

Козырь быстро выдернул из кармана револьвер, но его взял на мушку другой «блатарь» из подручных Татарина.

– Тогда и ты смотри, Татарин, – поднял одну руку вверх Голован, другой отводя револьвер Козыря в сторону.

Вслед за этим жестом из оконного проема заброшенного дома, что стоял по левую руку от ворот забора, высунулась пулеметная труба-кожух, а из дверного проема кузни вышли трое парней, поигрывая револьверами. Еще двое поднялись из ближнего овражка, а двое других показались из-за куч булыжника и заняли позицию для прицельной стрельбы.

– Приготовился, значит? – ощерился Татарин.

– Ага, – просто ответил Голован.

– И ты думаешь, твои шкеты что-то смогут против моих волкодавов? – усмехнулся Татарин, закуривая папиросу.

– Кое-что смогут. Жердь, покажи, что ты можешь!

Тотчас прозвучал выстрел, и во рту Татарина остался только бумажный мундштук.

Слегка побледнев, он выплюнул мундштук и, медленно повернув голову в сторону выстрела, на крыше одного из бывших дровяных складов увидел еще одного «шкета», держащего на изготовку револьверный карабин с коротким стволом.

– Ну и как? – спросил Голован. – Убедительно?

Татарин зло взглянул на него, но промолчал.

– Прикажи своим убрать шпалеры[66], – жестко произнес Голован, – иначе в полминуты всех вас положим, вы и пикнуть не успеете. Спрячете пушки вы, не станем палить и мы. В конце концов, ты сам предложил «побармить»…

Татарин пару мгновений сверлил Голована взглядом, а потом кивнул подручным, и те спрятали револьверы в карманы.

– Лады, – сквозь зубы процедил он. – Побазарим… Ты зачем к мохнатому моему в контору полез? Дело не ты налаживал, не тебе и бабки штопать[67].

– Так я ж не знал, что Зильбертовский под тобой ходит и пенку с кановских матрен уже есть кому снимать, – ответил Голован. – А так сам посуди: завел мохнатый две подпольные матрены, жирует… Грех за вымя его не пощупать да тырбанить[68] не заставить.

– Это мое, – безапелляционно заявил Татарин. – Нямлишь?[69]