Поцелуй богов - Адриан Антони Гилл

Джон представил себе, как подобный ответ получает отставной моряк из Индианы, и промолчал.

— Знаешь, что меня больше всего заводит? Когда звезды говорят, что они любят своих почитателей. «Я люблю вас всех!» — какая сраная нелепость. Мы их боимся, боимся и испытываем к ним отвращение. Стать актером — все равно что наняться на работу в комитет мутантов и кретинских умников, половина из которых тебя ненавидят, а половина норовят трахнуть в ухо. И это они платят тебе зарплату. Самая отвратительная в мире работа. Но об этом никто не желает знать.

— Ленч! — выкрикнул Лео. — Омар «Морис Шевалье» или что-то вроде того.

Так все и катилось. Солнце всходило и исчезало за горизонтом. Омаров, половогубый сыр и прохладное вино подавали и убирали со стола. Оттенок кожи Джона превратился из пергаментного в цвет бурой бумаги. И он ему шел. Голубые глаза казались ледяными, черные волосы завивались блестящими колечками, из плеч ушло напряжение. Он перестал смотреться согбенной вешалкой и научился вышагивать с ленивой небрежностью. Научился отдыхать. И признавался себе, что никогда не чувствовал себя так хорошо. Они с Ли впали в определенный легкий ритм: утреннее траханье, купание, затем завтрак. После завтрака Джон работал над стихотворениями. Дальше ленч, сиеста, необременительный секс для отдохновения, поездка в город, чтобы выпить и развеяться в магазинах. Вечернее купание, ужин, кровать.

Его голова просветлела, шум в ушах от тревоги и постоянных оценок утих и сменился добродушной снисходительностью. Он смотрел на Ли ленивыми глазами и понимал, что в ее теле нет ни одного естественного мускула. Все движения поставлены. Так надо закуривать, так курить сигарету. Так садиться, вставать, прохаживаться по комнате. У нее было два смеха: один — запрокинув голову, другой — слегка наклонив. Она знала, как посмотреть через плечо. Принимала душ так, будто рекламировала мыло. Опускалась на унитаз, словно на автовыставке в «порше». Настоящий классический балет, только без музыки. Она каждую секунду видела, как выглядела. Персональный радар в голове, следящий за профилем и конечностями, бровями, углом груди. Даже тогда, когда они занимались любовью, Ли словно позировала перед камерами. Общий кадр, наезд, крупный план. Джон не жаловался. Он вообще ни на что не жаловался. У него на плечах красовался розовато-лиловый кашемировый джемпер, никаких носков на ногах и широченная улыбка на губах.

Знаменитости жили в иной вселенной, в параллельном мире Алисы, в Зазеркалье, с возможностью видеть только в одну сторону. Великий аноним мог сколько угодно заглядывать внутрь, но объекты в Зазеркалье отражали только сами себя. Джон понял это во время поездки в город. Забавляло, как люди смотрели на них совсем без смущения и всякого участия, словно на экран или на иллюстрацию. Женщины подходили совсем близко, таращились, отходили, приводили мужей, уводили. А Ли смотрела сквозь них и улыбалась собственному отражению. И еще Джон научился новому этикету выхода на люди со знаменитостью. Не следовало пропускать знаменитость прежде себя, а появляться первому и принимать залп вспышек, дохлых крыс или тампоны. Только после того, как площадка будет обезврежена, выйдет и сам объект, но пару секунд постоит в дверях. Ли обычно крепко к нему прижималась и брала под руку. И Джон в первое утро понял, что они не способны прогуливаться тем же манером, как другие пары. Как только он отдалялся, тут же вспыхивала настоящая паника. Если угодно, он работал буксиром, в задачу которого входило тащить на коротком тросе и проводить по мелководью шикарный лайнер. Ли нельзя было оставлять одну ни на секунду. Для этого она была слишком уязвимой. Как белек тюленя с «Ролексом». Джон все носил за нее: свертки, пакеты, цветы. Ладно, он к этому готов. Но она не могла иметь вообще ничего в руках. Они ей требовались, чтобы в любую секунду защитить лицо, грудь, промежность, если из-за угла внезапно вывернется сумасшедший с ножом. На всякий случай. Джон не возражал, а через некоторое время вообще перестал замечать такие вещи. Они казались естественными в ее неестественном мире. Ли не могла жить по обычным законам социальной физики. Ее мир казался не более естественным, чем повседневная жизнь сказок. А Сен-Тропез служил естественным местом обитания.

Они рука об руку гуляли по набережной, мимо походивших на ванны нелепых лодок, из которых перелилась вода и теперь они покачивались на собственных днищах. Аноним пялился и был доволен. В Африке стремятся посмотреть на львов, в Лондоне — на бифитеров[41]. А в Сен-Тропезе — на знаменитостей. Они неотъемлемая часть здешней фауны.

Ли остановилась у газетного киоска.

— Хочешь послать кому-нибудь открытку?

Целый стеллаж занимали девицы на пляже с обнаженной грудью и набор из четырех задниц. «Виды Сен-Тропеза». Джон вспомнил о магазине. «Хорошо, что вы не со мной. Прекрасно провожу время. Привет пингвиновской классике, особенно Скотту Фицджеральду». Или Петре: «Извини, дорогая, что уехал не простившись. Загораю, трахаю Ли Монтану (помнишь такую?). Расскажу, когда вернусь». Родителям: «Дорогие мама и папа! Отдыхаю, но не так, как наши обычные две недели в Уортинге. Но зато никому не в тягость. Любящий вас Джонни».

— Нет. Неохота стараться.

— А мне, когда мы расстанемся, будешь присылать открытки? — Ли подтолкнула его под локоть.

— Если дашь адрес.

Она рассмеялась. А Джон представил секретаршу в бронежилете и резиновых перчатках, которая держит портрет Байрона, ставит галочку и ворчит: «Снова этот надоеда».

— Я буду писать тебе открытки с благодарностью, что излечила меня от рака, что желаю залезть на тебя с тыла, что Бог повелел тебя преследовать, что я тебя по-настоящему люблю.

Его слова повисли в воздухе.

— Вот отпадный магазин. Я здесь как-то была. Хочу тебе кое-что купить. — Ли потащила его внутрь.

— Бонжур, мадам, бонжур, месье.

Ли сняла со стеллажа солнцезащитные очки и нацепила Джону за уши.

Он понимал, что когда-нибудь до этого дойдет. Для него солнцезащитные очки всегда представляли проблему. Особенно когда их называли темными. У него никогда их не было, и он не носил их из принципа. Темные очки — это прерогатива слепых и знаменитостей. Все остальные — либо сутенеры, либо позеры. Солнцезащитные очки не имели ни малейшего отношения к солнцу. Где видано, чтобы их носили индийские крестьяне, африканские дикари или бедуины, то есть те, кто живет в мегаваттном сиянии. Темные очки вошли в моду вместе с подрывной машинкой, «Калашниковым», «мерседесами» и счетом в банке ЮНИСЕФ[42]. Темные очки для глупцов, ущербных придурков, людей, которые считают, что энигма — анаграмма интереса, что если не видны их глаза, то можно решить, будто привлекательно все остальное. Это страусы человеческого рода. Все, кроме Ли, потому что к ней неприменимы нормальные законы. Она поправила очки на его ушах. Теперь бирка свисала прямо с носа.