Два лица Востока - Всеволод Овчинников

Казалось бы, что человек, ставший куда более сильным в своем противоборстве с природой, способен далеко превзойти своих предков в освоении родной земли. Однако хотя в стране имеется лишь 6 миллионов гектаров пашни, японское крестьянство почти не осваивает новых земель.

Посевные площади сокращаются. И не только от того, что их съедает бесконтрольный рост городов и промышленное строительство. Даже освоенные земли, даже поля которые возделывались многими поколениями, все чаще оказываются заброшенными, ибо их некому обрабатывать.

Крестьяне сознают, что и в родных местах можно многое сделать, дабы поднять доходы. Но чтобы осваивать горные склоны, создавать сады, парниковые хозяйства, свиноводческие или птицеводческие фермы нужны деньги. А когда весь капитал состоит из пары мозолистых рук, приходится исходить из того, что в цехе или на стройке можно заработать больше, чем на поле. Доля рабочей силы занятой в сельском хозяйстве Японии за последние несколько десятилетий сократилась с 13 до 3 миллионов человек.

В феодальные времена земледельцы считались «вторым сословием». По своему положению в обществе они уступали лишь самураям. Ниже стояли ремесленники, а на последней ступени торговцы и ростовщики с их толстыми кошельками. Сам император доныне почитается первым из земледельцев. И каждый год собственноручно засевает крохотное поле возле своего дворца, дабы осенью возблагодарить небо выращенным там зерном.

В условиях послевоенного экономического бума 60-80-х годов «второе сословие» оказалось под угрозой. Из-за индустриализации и бурного роста городов село обезлюдело. Земледелие стало «занятием дедушек и бабушек» (больше половины сельских тружеников – люди старше 60 лет).

Став одной из ведущих индустриальных держав, Япония уже не могла следовать девизу предков: «земледелие – основа государства». Сельское хозяйство дает ныне меньше 2 процентов валового внутреннего продукта. Однако в абсолютных цифрах это отнюдь не мало для сектора экономики, где занято всего 5 процентов рабочей силы.

Три миллиона земледельцев полностью обеспечивают страну отечественным рисом. Его ежегодные сборы стабилизировались на уровне 10 миллионов тонн. (В дополнение к этому приходиться импортировать 5 миллионов тонн пшеницы, а также 20 миллионов тонн кукурузы и сои на фураж). Кроме того, крестьяне на 80 процентов обеспечивают страну овощами, наполовину – фруктами. А местные рыбаки поставляют почти две трети потребляемых морепродуктов.

Итак, «второе сословие» сумело выжить, несмотря на индустриализацию и урбанизацию. (Хотя Токио не может не тревожить тот факт, что самообеспеченность островов зерном за последние 30 лет снизилась с 60 до 40 процентов).

Пять крестьянских дворов из шести не могут прокормиться со своего надела и вынуждены искать дополнительные заработки на стороне. А от того, что сельская глубинка расположена рядом с промышленными центрами, деревни становятся все более безлюдными.

Глубинная часть префектур Киото, Окаяма, Хиросима – живописный край лесистых гор и возделанных долин. После страдной поры на поливных рисовых полях мужчины уходили в горы выжигать уголь, женщины выращивали и перерабатывали тутовый шелкопряд. Часть страны, обращенная к западному побережью, что есть к Японскому морю, образно называют «Сан-Ин» («в тени от гор»). Сейчас такое название трактуется уже отнюдь не как поэтическая метафора, а как образ края оказавшегося в тени экономической, в тени социальной.

Плантации тутовника вырублены, ибо грозным соперником шелководов стал нейлон. Развитие бытовой электротехники подорвало спрос на древесный уголь, без которого японская семья прежде не могла прожить и дня. Из-за этого обезлюдили, словно вымерли от неведомой эпидемии целые волости.

Все реже возвращаются с отхожих промыслов мужчины. Приходит в упадок система поливного земледелия. Ведь созданные трудом многих поколений уступчатые террасы рисовых полей требуют постоянного ухода за сложным комплексом оросительных и паводко-защитных сооружений.

Из-за сокращения налоговых поступлений органам местного самоуправления не под силу поддерживать в порядке дороги, мосты, содержать врачей, учителей. Даже пожарные дружины приходится, как в годы войны, формировать из пожилых крестьянок.

Когда в селе из полусотни дворов остается 5-6 семей, даже тем, кому некуда уходить, жить становится невмоготу. На селе становится все меньше детворы. Вспоминается заснеженный школьный двор без единого человеческого следа, скрип пустых качелей под ветром. В сельских школах порой остается 2-3 ученика и один учитель.

Когда ходишь по обезлюдевшему «поселку призраков» среди покинутых усадеб, когда видишь заброшенные рисовые поля трудно совместить все это с укоренившимся представлением о Японии как о перенаселенной стране, где вроде бы ни один клочок земли не пропадает зря.

Но обезлюдевшие сельские районы – такая же горькая реальность современной Японии, как скученность половины населения страны на двух процентах ее территории.

Девятибалльное землетрясение в Японии в районе АЭС «Фукусима-1» поразило мир не только разрушениями и жертвами, но и стойкостью национального характера.

Стихийное бедствие, небывалое по силе за всю новейшую историю Страны восходящего солнца, погубило или сделало пропавшими без вести десятки тысяч людей, оставило без крова сотни тысяч семей. А главное – повредило систему охлаждения реакторов на атомной электростанции, что вызвало опасную утечку радиации, загрязнение прилегающих территорий у морской воды.

Как я уже отмечал, японцы часто сетуют, что им приходится жить, словно на вздрагивающей спине, которую выставил из пучины океанский дракон. За семь лет, прожитых в Токио, приходилось по два-три раза в месяц испытывать подземные толчки силой 5-6 баллов. Не случайно, любимая безделушка в японской семье – это местный аналог нашего Ваньки-встаньки. Фигурка буддийского проповедника Дарумы, олицетворяющего девиз: «Семь раз упасть и семь раз подняться».

Хочется сказать несколько слов о слагаемых японского характера. Прежде всего, это, конечно, «вздрагивающая спина дракона», на которой приходится жить японцам. Стихийные бедствия, повторяющиеся почти с такой же регулярностью, как смена времен года, выработала у народа целую систему традиций и привычек.

Вот характерный пример. 1 сентября 1923 года Токио был практически полностью разрушен землетрясением, которое произошло за несколько минут до полудня, когда во всех семьях готовили обед. И очаги в деревянных традиционных домах привели к тысячам пожаров, которые уничтожили то, что не разрушил подземный толчок. Примечательно, что с тех пор 1 сентября стало в Японии днем общенациональных учений на случай стихийных бедствий.

Мы привыкли к тому, что инспектор ГИБДД требует от каждого водителя автомашины предъявить аптечку, которую тот обязан иметь на случай дорожно-транспортного происшествия. Я всякий раз вспоминаю при этом участкового в Токио, который регулярно приезжал ко мне в корпункт и требовал показывать ему «аварийные рюкзаки», которые я должен был иметь для себя и для своей жены.