Обладание - Мэдлин Хантер

Охранник оглянулся на своих спутников и рассмеялся:

— А она хороша. Очень хороша. И язык у нее здорово подвешен, честное слово. Бьюсь об заклад, и стоит она страшно дорого.

Мойра посмотрела в глаза, блестящие в отблесках факела. Глаза принадлежали главному охраннику тюрьмы Тан — круглой крепости, в которую со всего Лондона приводили тех, кого арестовывали за ночные преступления. Охранник окинул ее оценивающим взглядом и приказал отвести в отдельную камеру без окон, а не в ту, куда швыряли всех подряд.

Благодарная хотя бы за такое снисхождение и участие, она приняла эль, которым он ее угостил, и, утолив жажду, принялась объяснять ему, как и почему она оказалась на улице после наступления комендантского часа.

— Я рассказала ночному констеблю про Элзбет и попросила его послать за ней, — сказала она в заключение. — Элзбет знает, что я только что приехала в город и потому не знакома с местными правилами и законами.

— Ну, он передаст ей, если разыщет вашу Элзбет. Правда, это не означает, что она появится, согласитесь. Есть у вас тут родственники или знакомые? Кто-нибудь, кто мог бы поручиться за вас или принести деньги, чтобы вас выпустили под залог?

Скорее она сгниет в этой камере, чем попросит разыскать Аддиса. Кроме того, его вообще могли не пустить в город.

Охранник оперся спиной о стену за скамейкой и задумчиво похлопал себя по объемистому животу.

— Весь фокус в том — и ведь забавно, согласитесь, — что женщины, которых сюда приводят, на самом деле редко оказываются проститутками. Ночь за ночью город совершает одну и ту же ошибку, дюжины женщин оказываются запертыми в тюремных камерах, и у каждой, говорю вам, у каждой — история вроде вашей. Мне горестно даже думать о том, что ожидает их утром, — тех, кто не сможет выбраться до утра.

— А что их ожидает?

— Ну, если мировой судья не поверит им — а он по какой-то причине почему-то никогда им не верит, — женщину усаживают на телегу и везут по улицам через весь город для публичного осмеяния. До самого Ньюгейта, а это в противоположном конце города. И, я вам скажу, толпа временами ведет себя не очень добродушно. А потом ее оставляют за воротами на Коклейн вместе с другими проститутками.

Что ж, наказание не показалось Мойре слишком суровым. Гораздо хуже было бы подвергнуться публичной порке или же отсидеть срок в несколько месяцев в этой промозглой, насквозь провонявшей тюрьме.

— Э-э, на самом деле, это гораздо хуже, чем может показаться на первый взгляд. Подвергнуться такому унижению!.. То есть, по сути, на всю оставшуюся жизнь получить клеймо проститутки. Весь город любуется ею, видит ее лицо. И про архивы забывать не стоит. Этот город обожает вести архивы. Записывается все! До Ньюгейта отсюда неблизкий путь, и временами мужчины ведут себя непристойно, особенно молодые, хотя, на мой взгляд, женщины обычно выглядят не лучшим образом. Кроме того, они больше не могут вернуться в город. А если ее поймают в городе за своим ремеслом еще раз, то перед следующей поездкой на телеге ей бреют голову наголо, — он посмотрел на нее блестящими глазами. — Нам, охранникам, которые работают тут, так неприятно все это видеть. Мы помогаем беднягам, как можем.

Мойра не пропустила мимо ушей прозрачный намек на возможность договориться.

— Вы сказали, некоторые женщины выбираются из тюрьмы ночью. Как это им удается?

Он взглядом выразил ей признательность за понимание.

— Иногда ночью приходит человек, который готов поручиться и заплатить штраф. С нашей точки зрения, такое решение проблемы избавляет город от лишних расходов и хлопот.

— И каков же штраф? — спросила она. Вся ее наличность составляла три пенса.

— Для вас я назначил бы два шиллинга. Два шиллинга!

— Судя по вашему виду, вы и стоите дорого. Так что назовите мне имя вашего мужчины, и я пошлю за ним. Думаю, он заплатит за вас. Это же его обязанность, верно? Какой смысл иметь дело с мужчиной, который не может заплатить, когда возникает необходимость?

Значит, он не поверил ни единому слову из того, что она рассказала. Дверь в камеру была закрыта, но едкие тюремные запахи, казалось, проникали сквозь стены. У Мойры от тошноты свело живот, на нее обрушилось чувство полной беспомощности.

— У меня нет мужчины. Я не проститутка, — сказала она, пряча лицо в ладонях.

Отчаявшись, она покорно ждала, пока он вызовет охранников, чтобы те увели ее. Лишь бы хватило сил пережить эту ночь и завтрашний день.

— Ну и ладно, — произнес охранник успокаивающим, ласкающим тишину голосом. — Если монет у вас нет, как вы говорите, и за своим мужчиной вы посылать не хотите, есть другой способ. Вы выглядите как настоящая леди, у вас такое тело, о котором многие мужчины могут только мечтать. Вполне возможно, что оно стоит двух шиллингов.

Ее пустой желудок свело от отвращения. С трудом подавив приступ тошноты, она подняла голову:

— Нет!

В свете факела мелькнули две искры похоти. Если охранник решит взять ее силой, ей некуда будет деваться. Собравшись с силами, она бросила в его сторону взгляд, которым в свое время славилась Клер. Мойра переняла у нее этот взгляд, и на протяжении многих лет он выручал ее с самыми разными мужчинами, но она испугалась, что охранника, мечтающего оказаться в постели с леди, такое поведение может только раззадорить.

На его лице мелькнуло обиженно-рассерженное выражение, но оно быстро угасло. Поднявшись, он взял ее за руку и потащил к двери.

— Как хочешь, женщина, тебе решать. Посмотрим, сколько гордости в тебе останется, когда тебя выкинут на Коклейн.

Элзбет появилась на следующее утро, но Мойра, посмотрев на нее, подумала, что решение послать за ней было ошибочным. Жена дубильщика пришла с суровым лицом, ясно говорившем о неловких чувствах, которые она испытывала, вызванная в суд на процесс над проституткой.

Разумеется, не могло быть и речи о настоящем суде, так что Мойра и остальные ждали быстрого рассмотрения и решения, которые должны были вынести двое усталых мировых судей, судя по их виду, переслушавших на своем веку все, что только можно придумать.

Они едва взглянули на нее, чему она даже обрадовалась, учитывая состояние, в котором она пребывала. Ночь, проведенная за стенами тюрьмы Тан, превратила ее в жалкое подобие самой себя; с растрепанными волосами, с трудом держась на ногах, она теперь действительно походила на представительницу городских низов. Всех попавших в тюрьму женщин согнали в одну-единственную камеру, где не было ни скамеек, ни табуретов — лишь вонючие соломенные матрасы на грязном полу. В течение ночи настоящие проститутки одна за другой исчезали, когда охранники получали взятки от приходивших за ними клиентов. К утру, кроме Мойры, осталась только одна женщина.

Они предоставили Мойре слово, но на самом деле никто ее не слушал. Она окончила рассказ, и даже для ее собственных ушей он прозвучал неубедительно. В качестве свидетеля, который мог бы подтвердить правдивость показаний, она назвала Элзбет. Мировой судья пригласил жену дубильщика выйти вперед.