Не оставляй меня, любимый! - Олег Рой

– Не знаю, может, это ремиссия, – сказал Василий Владимирович. – Но Карине определенно лучше.

– А что показывают анализы? – спросил я.

– Новых очагов нет, – ответил он. – Несколько старых, кажется, рассосались, но там еще не очевидно. Некоторые крупные уменьшились, но, может, просто уплотняются. Но если дальше так пойдет – вероятно, к весне можно будет прооперировать. В худшем случае.

– А в лучшем? – спросил я.

– А в лучшем даже оперировать не придется. – Василий Владимирович посмотрел мне прямо в глаза. – Я очень надеюсь на успех своей методики. Скажу без ложной скромности: она самая передовая в мире. Я ведь даю не только онкостатику, вернее, не просто онкостатику – у меня лекарство модифицировано на молекулярном уровне. Так сказать, нанотерапия.

– Постойте, – перебил его я. – Вы что, опыты ставите на Карине?

– Что вы, какие опыты! – отмахнулся он. – Мы применяем только сертифицированные, проверенные, одобренные нашим минздравом и ВОЗ методы. Но самые передовые! Например, я заметил, как вы скривились, когда я заговорил об операции. Не скрою – раньше в таком случае после нескольких сеансов химиотерапии нам пришлось бы прибегнуть к гистерэктомии[12], а скорее всего – даже к гистеросальпинговоэктомии[13].

– Звучит устрашающе, – сквозь зубы ответил я, – но я не понимаю значения этих жутких слов, так что…

– Удаление матки или даже матки вместе с яичниками и придатками, – пояснил врач. – У вас сигареты есть?

Я достал из кармана мятую пачку дешевой белой «Явы». Я заметил, что самые крепкие сигареты – самые дешевые. А мне нужны были самые крепкие, вонючие и самые вредные из тех, что продавались. Если бы я мог найти «Беломор», я перешел бы на него, но в Москве эту отраву не продавали, по крайней мере, мне она не попадалась.

– А теперь что, не нужно? – уточнил я. – Вы же говорили об операции…

– Операция и эктомия – не одно и то же, – ответил доктор. – Мы даже не будем вскрывать полость – просто введем внутрь зонд и операционный манипулятор, на месте наметим границы пораженных участков и удалим миниатюрным лазером исключительно постметастазный некроз… грубо говоря, убитые химиотерапией узлы опухоли. Ваша девушка после этого даже, возможно, останется фертильной. Способной иметь детей, то есть, – он подкурил мою «Яву» и скривился: – Что за гадость вы курите? Хотите попасть в число моих пациентов?

– Мне все равно, – ответил я, сам не зная зачем. – Если честно, я и через дорогу хожу, не обращая внимания на цвет светофора. Собьют, так и слава богу!

Да, я сорвался, и это был не единственный раз, когда я срывался. Не вижу причины этого стесняться: человек не железный, а я и злейшему врагу не пожелаю пережить то, что я в те дни переживал.

Василий Владимирович сжал губы и с силой стиснул мою пачку в кулаке, сминая последние сигареты.

– Вы это бросьте, – сказал он. – А то я еще решу, что вы не верите в успех нашего дела.

Он вздохнул и затянулся, а затем сказал:

– Не знаю, что и кто вам напел, но понимаю, что у вас, наверно, есть основания для пессимизма. Рак – это страшно. Но тот, кто начинает борьбу, не надеясь победить, уже проиграл. Вы должны держаться. Обязаны верить. На вашей вере все держится – и мой успех, и ее выздоровление. Рухнет эта опора – и все, понимаете, все рухнет.

Он затянулся еще раз:

– Я не слепой. Я вижу, в каком настроении ваша Карина. Она уже опустила руки. Значит, вы ни в коем случае не должны. Вы должны, вы просто обязаны верить и за себя, и за нее. До самого конца, каким бы ни был этот конец. Ради нее самой.

– А если она… – Я вынул из смятой пачки чудом уцелевшую, но совершенно измятую явину. Закончить фразу я не смог, помешал невесть откуда взявшийся в горле ком. Вместо этого я подкурил, отведя взгляд от внимательно смотревшего на меня доктора.

– Умрет? – спросил он. – Будьте мужчиной, хватит бояться слов! Да, такое может быть. Иногда бывает так, что на помощь уже, казалось бы, поверженной армии рака совершенно неожиданно приходят новые полчища метастаз, возникающие, кажется, из ниоткуда. Видите, я не скрываю от вас правду. Такое бывает. Но мы обязаны сделать все возможное, чтобы этого не произошло, понимаете?

– А если все-таки произойдет? – упрямился я.

– Тогда вам придется найти еще кого-то, ради кого стоит жить, – строго сказал Василий Владимирович. – А для начала вам придется собраться с духом и сделать это прямо сейчас.

Он докурил и затушил сигарету в пепельнице.

– Вот что, – сказал он, – я понимаю, что это может прозвучать цинично, но я бы советовал вам сейчас, что называется, «спустить удила». Пуститься во все тяжкие. Но так, чтобы не совсем «терять берег», вы понимаете? Сходите в ночной клуб, расслабьтесь, может, даже подснимете кого-нибудь на ночь, сейчас таких девиц пруд пруди…

Мне захотелось ударить его. Как только у него язык повернулся предлагать такое?! Сама мысль об этом казалась мне кощунственной, как танец на алтаре храма, как секс на свежей могиле. Но я слишком устал даже для того, чтобы возмутиться. И сдержал себя.

– Не получится, – ответил я, вставая. – Даже просто физически не выйдет. Наверно, я не из того теста слеплен. Пойду домой, заниматься самоедством.

– Ну, так хоть напились бы, – сказал он мне вдогонку.

– У меня на алкоголь аллергия, – ответил я, выходя из его кабинета. Странный он какой-то – начал за здравие, кончил за упокой…

* * *

В одном добрый доктор оказался прав – нервы у меня были ни к черту. Например, когда я выходил из больницы, мне показалось, что в регистратуре, спиной ко мне, стояла Карина. Конечно, это была не она – хотя бы потому, что после потери значительной части волос ее попросту обрили налысо. Задумавшись об этом, я дошел до гипермаркета, куда зашел за одной вещью, которую прямо сейчас решил купить.

Если честно, сейчас я не помню, чем даже питался в те дни. Вероятно, что-то все-таки я ел, иначе помер бы. Скорее всего – дошираки или какие-то консервы. Но в гипермаркет я зашел не за едой. Впрочем, то, что я там искал, нашлось далеко не сразу – и чудо, что нашлось вообще.

Придя домой, я снял верхнюю одежду, обувь, затем разделся до пояса и прошел в ванную. Когда-то мы с Кариной выбрали вместе зеркало для ванной – в рост человека, нам тогда казалось это удивительно сексуальным… человек, отражавшийся сейчас в этом зеркале, походил на Кощея Бессмертного, напоенного и ограбленного Иваном Царевичем. Или на фотку уроженца Южной Намибии в неурожайный год (который там каждый год). Выпирало все, что могло выпирать (кроме пуза, конечно), впало все, что было способно впадать. Я выглядел, пожалуй, даже хуже, чем моя невеста, хотя никакого рака у меня не обнаружили – Василий Владимирович настоял на полном обследовании, и я его прошел. Но казалось, рак Карины пожирает и меня – так я был тогда похож на нее. И при этом я хотел еще больше усугубить наше сходство.