Не оставляй меня, любимый! - Олег Рой

– Не знаю, – сказал я. – У меня не было ни братьев, ни сестер.

– Бедный, – пожалела меня Ирина. – Хотя, наверно, у каждого, у кого есть родные брат или сестра, иногда появляется желание придушить назойливого спиногрыза, – Ирина виновато улыбнулась, – но уже в следующую минуту ты готов отдать ему свой орган для пересадки. Так я отношусь к Карине и, если честно, не понимаю… с ваших слов, да и из того, что я узнала в больнице… надо ж было так назвать медицинский центр! «Геката», а почему сразу не «люцифер»?

– Вообще-то, Геката считалась покровительницей целительства, женского здоровья и полового благополучия, – неуверенно сказал я. – А колдовство скорее побочный эффект.

– Тем не менее основные ассоциации, вызываемые таким названием, будут связаны как раз с колдовством и ведьмами, – пожала плечами Ирина. – Не знаю, чем они там думали, когда так называли клинику… – Она махнула рукой и стала наливать нам кофе из кофемашины, пока я доставал коньяк (в шкафу на кухне у меня хранилось несколько бутылок спиртного; я держал их на всякий случай – у меня самого на алкоголь была аллергия, хотя порой так и подмывало напиться до анафилактического шока).

– Росли мы вместе, учились в одной школе, с углубленным изучением языков. Я окончила первой и поступила на журфак. По блату, конечно, но я честно сдала все экзамены. Говоря начистоту, мне хотелось быть журналистом с ранней юности; эта профессия казалась мне удивительно романтичной. Скажу откровенно – я уже не первый год в профессии и давным-давно потеряла иллюзии на этот счет, но… наверно, это все-таки моя судьба. И журналистику я не променяю ни на что, даже на собственный остров с виллой в Майями и банковский счет с десятью нулями.

Карина тоже хотела стать журналисткой, примерно с того времени, как узнала, что об этом мечтаю я. Не стану утверждать, что мой выбор как-то повлиял на нее, но и отрицать этого не могу. Я поступила без труда; Кариша экзамены завалила, но в то время появилась коммерческая форма обучения, и для коммерческой формы ее проходного балла хватило. Мне учиться было легко. Я словно предвосхищала то, что мне преподавали. Каришка училась, прямо скажем, с большим трудом, и преподаватели были не в восторге от ее знаний, но меня восхищало ее упорство в достижении цели, хотя и несколько обескураживало то, что она решительно отказывалась от моей помощи.

– Вам коньяк в кофе или в рюмку? – уточнил я, прервав ее рассказ. Мне показалось, что Ирина немного свысока относится к моей любимой. Хотя, с другой стороны, как я ни старался, в ее сочувственном к Карине тоне я так и не уловил ни грамма фальши. Скорее наоборот – о сестре она говорила с теплотой, даже, пожалуй, с нежностью.

– Как вам, – ответила она. – У вас сахар есть? Не пью кофе без сахара.

Я указал ей на сахарницу в виде бочонка с надписью «Мiодъ» на пузатом боку.

– Я коньяк не буду. У меня на спиртное аллергия.

– Тогда и я не буду, – кивнула Ирина. – В одиночку только алкоголики пьют.

– Не отказывайтесь, – сказал я. – Пятьдесят граммов коньяка алкоголизмом не назовешь, а у вас наверняка нервы на взводе…

– Ох, не говорите, – согласилась она. – Я, с тех пор как ее бложик увидела, сама не своя, а как прочитала – спать спокойно не могу. Нервы у меня крепкие, я же журналист, хоть и богемщик, но навидалась разного. Так ведь одно дело, когда проблемы у чужих людей, и совсем другое, когда у твоих близких.

Она решительно тряхнула головой:

– Тогда в кофе. Я буду думать, что у вас тоже кофе с коньяком.

Я добавил, и мы выпили – я чистый кофе, она ирландский.

– Я закурю? – спросил я, доставая сигареты.

– Боже мой, это же ваша квартира, – ответила она.

– Мало ли, может, вам табачный дым неприятен, – сказал я, подкуривая.

– Господи, Сережа, я брала интервью у Анны Муглалис, – улыбнулась Ирина. – За полчаса она выкурила полпачки красного «Marlboro», и ничего страшного со мной не случилось.

– Говорят, пассивное курение опаснее активного, – упрямо ответил я, затягиваясь. – Ирина, я не могу понять одного… по всему видно, что вы любите сестру. Но тем не менее вы невысокого мнения о ее талантах в журналистике. Где именно вы неискренни?

– А почему я вообще должна быть неискренней? – удивилась Ирина. – Да, мне не кажется, что Карина создана для журналистики, но я отнюдь не считаю, что моя сестра лишена талантов. Наоборот! У нее уникальные способности к перевоплощению, к подражанию, у нее стратегическое мышление и прекрасная память. Из нее получилась бы прекрасная актриса или режиссер, но не журналист. Для журналиста у нее крайне мало умения слушать. Она не может принять чужую точку зрения, даже если ей не надо с ней соглашаться. Существование точки зрения, отличной от ее, приводит ее в исступление. Когда что-то идет не так, как она задумала, она нервничает и совершает необдуманные, поспешные поступки.

А уж если она что-то втемяшила себе в голову – то упрется рогом, пока не продавит. И в этом случае взывать к ее пониманию абсолютно бессмысленно.

– Не знаю… – сказал я, задумчиво дымя сигаретой. – Не заметил за ней ничего подобного.

Про себя же я отметил, что Ирина описывает Снежную королеву Карины. А я все-таки больше общался с Золушкой.

Ирина пожала плечами:

– Может, она изменилась, ведь мы не виделись больше семи лет. Тогда она была такой – неуловимой, как ртуть, едкой, словно серная кислота, и холодной, как зимняя дорога.

«Как Снежная королева», – подумал я. А Ирина продолжила:

– В то время все мало-мальски значимые ВУЗы нанимали преподавателей из-за рубежа. Наивное время, когда даже убеленные сединами академики находились под впечатлением от Запада! А Запад цинично этим пользовался. Преподаватели попутно выполняли роль head hunter`ов – перехватывали способных студентов еще на стадии учебы и вербовали для работы у себя на родине. Это называют «утечкой мозгов», но утекают не просто мозги – таланты, гении, хотя иногда попадаются и просто способные люди вроде меня. Окучивавший меня профессор носил фамилию Сеймур и являлся асом «салонной» журналистики. Не буду скрывать, когда он предложил мне работать на западные издания, я не стала отказываться. В то время я была очарована западным образом жизни, как и все остальные наши сограждане. Америка казалась для нас волшебным неоновым тридевятым царством, Манхэттен – вожделенным Валинором, Калифорния – Нарнией, но не в шкафу, а за океаном.

Беда в том, что Сеймур, даром что профессор, был не так стар и дивно хорош собой, такой себе Тимоти Далтон от журналистики. Уж не знаю, что там нашло на Каришу, но, похоже, она в него влюбилась по уши. А в силу того, что я имела к нему подход, по крайней мере, с ее точки зрения, она стала подталкивать меня к тому, чтобы я завела с мистером Сеймуром более неформальные отношения, рассчитывая через меня подобраться к нему.

Честно говоря, я только обрадовалась, что Каришка наконец-то хочет от меня какой-то помощи. К тому же, вы никогда не замечали, как она умеет убеждать? Она вроде и не делает ничего особенного, но вскоре ты уже согласен на то, что она только от тебя хочет. Это еще один из ее талантов, проистекающий из ее врожденного артистизма. Вскоре мои отношения с Сеймуром стали дружескими… точнее, я считала, что они дружеские. Наверно, я и сама была немного… да что там говорить, довольно сильно наивна, но я совершенно не думала даже, что Сеймур эти отношения может воспринять как-то по-другому, а поди ж ты…