Мы с Варварой ходим парой... - Галина Исакова

Мы, мастифы, люди не быстрые. В конце зимы наконец поняли, что ночи холодные и забоялись обморожения обвисшей груди, в марте созрели носить бандаж. Бандаж для мелких собачек попросту делаемый из эластичного бинта, для нас не годился. Испробовав старые футболки, полотенца и даже колготки, остановились на лифчике системы «нипель» — льняная простыня, подтягивая живот, завязывается на спине эффектным бантом, как у гейши.

Когда нас увидел наш друг берн Степа, он от неожиданности бухнулся на попу. «Что за невидаль такая идет?» — спрашивал он, переводя взгляд с невидали на свою хозяйку.

Хозяйка удивилась тоже. В последний раз она так удивлялась, когда услышала название понравившейся ей породы: «Бернский зенненхунд, ранее именуемый дюр-бахлер».

Поначалу и Варвара чувствовала себя скованно. Наверное, стеснялась, что она, как маленькая, вышла гулять в пальто. А Степа стеснялся — вот так, сразу — предложить даме раздеться. Но, понюхав, разобрался, что в сущности секрет женских одежек, как всегда, заключался в одной веревочке… Потянул — и нет льняного пеньюара, скрывающего фигуристое тело.

В общем, на срывание покровов ушла пара минут. С каким наслаждением они раздирали так искусно сделанный бандаж! Рвали, драли, таскали, наступали лапами и тянули ткань зубами. В том, что осталось от изысканного наряда, Варвара смело могла садиться на паперть. И я рядом с ней: простыней-камикадзе в доме больше не было. Сегодня мы снова вышли в бандаже. Его роль исполняла списанная наволочка в непринужденный цветочек на розовом фоне. Коллекция «Весна-Лето».

Погуляли, попугали голубей и дворника, почесали задней лапой под мышкой, отчего цветочки заиграли новыми красками, и совсем уж было собрались до хаты, как чу! — послышался звон разбиваемого стекла. Нехороший такой звон, подозрительный.

В метрах тридцати от нас прямо посреди дорожки каких-то два малолетних охламона били бутылки. Бутылку об бутылку. И еще подошвой старались растереть, чтоб осколки сделать помельче.

Я сказала: «Варвара, детка, похоже, у тебя сегодня будет славный обед. Пойдем, малышка, ну же, двигай попой». И не меняя приветливого выражения морд, руки в карманах, походка с оттяжечкой, мы двинулись к милым детишкам. Увидев меня, дети испугались. Увидев Варвару в цветочек, остолбенели — она шла так, словно цветочки маскировали на теле патронташ и ракетную установку в придачу.

— Раздевайся, — сказала я вместо приветствия одному из уродцев.

— Чего?

— Чего-чего, раздевайся, говорю, ботинки снимай!

— Чего?

— Р-ррр, — сказала Варвара.

— Она у вас бешеная, что ли?

— Бешеная. Раздевайся, я сказала! Нам с собакой тут не пройти, вы стекло набили, она же босиком, — пойдет в твоих ботинках.

— Чего? Она не босиком.., она.., она.., она в ПАЛЬТЕ у вас!

— В пальто — это от сосулек, а по стеклу ты сам сейчас босиком пойдешь.

— Да идите вы…

— Я-то пойду, но сначала надо собаку перенести. Берись с того края, — показала я в сторону белоснежных зубов.

— Вы че…

— Ниче! Так, быстро взяли и собрали все стекло. Собака рядом постоит, а я вам помогу.

Собака не поняла, но сделала умное лицо. И запрыгала вокруг, аки бабочка, благо цветы мы с собой принесли.

Веселая игра — «Давайте все вместе ковыряться в снегу!» — удалась. Парни справились быстро, можно сказать, сноровисто. Видимо, подБУХивания подружки дюрбахлера служили неплохим водителем ритма. Собрали, как миленькие. Потом мы их до помойки отконвоировали, слушая бурчание про придурочных теток и бешеных собак.

А мы не бешеные! Мы позавчера прививку сделали! Но пацанам это знать необязательно.

А причем тут правописание через «о», спросите вы? Да ни при чем! Просто Аллегра весело написала.

— Он у вас, что, больной, раз вы его в чехле водите? — дядька, зашедший с нами в лифт на первом этаже, кивнул на Варвару в комбинезоне.

— Кто — «он»? — помедлив, спросила я не слишком дружелюбно. Предположить, что моя девочка, моя зайка, моя Чебурашка — больная и чесоточная! Надо ж такое придумать! — Кто — «он»?

— Ну Шарик ваш! — Дядька казался себе таким остроумным!

— Это от грязи, — спокойно объяснила я. (К чему нам в лифте эскалация напряженности?) — На улице несколько э-э… мокро, вам что-нибудь известно об этом? — спросила я, переводя взгляд на забрызганные дядькины брюки.

— Так на собак ведь грязь не липнет!

Мы рассеянно кивнули ему в знак согласия и выгрузились на своем этаже. «Придурок», — пожала плечами я. «Придурок», — вздохнув, согласилась Варвара. Ее всегда огорчало, когда к ней относились неадекватно. Мы помолчали в полном согласии и зашли в квартиру — снимать комбез, мыть ноги, мыть коридор…

Апрель на Урале может сравниться только с октябрем на Урале. Иногда — с сентябрем или ноябрем. Но если осенью грязь на улице воспринимается со знаком «минус» (впереди зима…), то весной — это чаще повод для шуток: еще немного, еще чуть-чуть! Ну такая у нас весна-красна, ничего не поделаешь! Снег мешается с дождем, лужи с сугробами. Утром — снегопад, вечером — реки разливанные. Утром — в валенках с галошами, вечером — в резиновых сапогах. Нормальное дело! Вчера было +5, сегодня -4, к ночи обещали -10, а завтра 0.

Все, что валится с неба, а потом тает, собака тащит домой. Поэтому наше спасение — комбинезон! Да, мы в меньшинстве. В нашей округе в комбезе, кроме нас, ходит только одна собака — кокер-спаниель. Может, поэтому прохожие уверены, что комбинезон мы надеваем для тепла. «Смотри, Кирюша, собачка гулять пошла в пальтишке, потому что мерзнет! И не плачет, и не капризничает, как ты!»

Собачка не плачет. Собачка делает такое специальное несчастное лицо, которое особенно удачно получается на фотографиях и которое имеет большой успех у окружающих в плане сочувствия. «Посмотрите, люди добрые! Бьют меня, лапы моют, в шуршащем мешке ходить заставляют!… Голуби летят над нашей зо-оной. Голубям нигде преграды не-ет… Хорошо бы вместе с голубями мне сейчас на волю улететь!»

Одевание на прогулку и мытье лап после нее — аттракцион «Кто кого переупрямит». Уговаривать ее бесполезно… Варвара прячет лапы, вздыхает, бурчит, переступает. Надо делать все быстро, весело, сноровисто. Но даже потом, когда все кончено, она поднимает на меня глаза — печальные, карие, со слезой, со всей скорбью еврейского народа, хотя никакого отношения к еврейскому народу она вовсе не имеет.

Увидела в телевизоре, наверное, что так смотрят все лирические героини. Впрочем, разгулявшись, Варвара о своих апрельских страданиях забывает. Ничего ей не жмет, не кусает и не колет. Варвара скачет, носится за бутылкой или игрушкой, выбивая фонтаны грязевых брызг, с интересом занюхивает территорию и с гордым видом фланирует мимо двух сторожевых стояночных псов. Те ее не узнают и заходятся в лае. Варвара весело бежит вперед. И вот снова передо мной любимый вид: задорно помахивающий хвост над толстенькой круглой попой.