Остров - Сигридур Хагалин Бьёрнсдоттир

Она улыбается и сжимает руку Элиаса.

—Ты ведь была в концертном зале, когда произошел несчастный случай?

—Верно.

Она не стала поправлять, что несчастный случай — это лишь официальная версия, а на самом деле все это было спланировано.

—Да, я единственная, кто выжил в концертном зале. Мне очень повезло.

—Нам тоже повезло, что ты выжила; не только малышу Элиасу, но и всем, кто познакомился с тобой здесь. Но вас ведь не двое? Есть, видимо, и сеньор Мария?

—Нет,— смеется она.— Никакого сеньора Марии. Я одинока. Но у меня есть еще один ребенок. Дочь Маргрет осталась в столице. Ей двенадцать, нет, тринадцать лет.

—Где она? Почему не приехала с тобой?

—Она… отказалась ехать с нами. Ушла из дома. Живет с друзьями в бывшем мебельном магазине. Я… я звоню ей каждый день, у нее все хорошо, но я смертельно боюсь за нее. Собираюсь убедить ее приехать сюда как можно быстрее.

—А скажи мне, дорогая сестра Мария, как она смогла отказаться поехать с тобой? Разве она не слишком мала, чтобы принимать самостоятельные решения?

Марию прошиб пот.

—Маргрет всегда была самостоятельной. И решительной. И еще… я оттолкнула ее, после того несчастного случая. Пила, недостаточно заботилась о ней, и она не может мне этого простить. Но сейчас я бросила пить. Пришла в себя. И собираюсь убедить ее вернуться. Я сделаю все, чтобы убедить ее приехать сюда.

—Вы слышали, братья и сестры. Поможем Марии иЭлиасу вернуть Маргрет?— спрашивает Эрн Ульв, зал аплодирует и скандирует: «Да, обязательно, дорогая сестра Мария».

Элиас прыгает от радости: мама, они собираются нам помочь.

—Когда соберем урожай, мы выделим тебе в помощь несколько сильных мужчин, чтобы вы поехали искать твоего ребенка,— обещает Эрн Ульв.

Мария так благодарна, что обнимает его, не скрывая слез.

—Спасибо,— шепчет она ему на ухо.

—Буду рад помочь, подруга,— тихо отвечает он, крепко прижимая ее к себе.

Она, смеясь, кладет скрипку под щеку, взмахивает смычком, в зал льется музыка, наполняя собой братьев и сестер; они сидят и слушают, закрыв глаза, сытые и умиротворенные, и накопленная в поле усталость отпускает их.

Он приходит к ней ночью, она вздрагивает, когда открывается дверь, не сразу видит, кто пришел.

—Что ты здесь делаешь?— шепотом спрашивает она, стараясь не разбудить Элиаса.

Наверное, у него есть новости оМаргрет, но он только трясет головой, садится в кресло у окна, безучастно смотрит на нее.

—Ты же знаешь, что я здесь делаю.

Маленькая комната на чердаке вдруг начинает сужаться.

—Подожди, не буди его,— просит она, медленно поднимаясь и хватая Элиаса в охапку.

Она выносит сына из комнаты, стоит в коридоре, обдумывая побег. Мысли, планы, расчеты роятся у нее в голове, она думает о вечерних посиделках, картошке, пути в столицу и предстоящей зиме, осколке стекла и бутылке джина, мужчине, который стоит сейчас в ее спальне, о его бесстыдном требовании, но прежде всего об Элиасе иМаргрет, о сильных мужчинах, которые поедут с ней в столицу забрать ребенка, он обещал.

Она не стучит в дверь Инги, просто открывает ее и молча кладет спящего ребенка рядом с подругой, выходит и закрывает за собой. Делает пять длинных шагов по коридору, останавливается у двери и посылает молитву, или проклятие, в вечность, затем переступает через порог с вопросом:

—Что ты хочешь?

—На колени,— отвечает он, расстегивая брюки.— На колени, сестра Мария, я благословлю тебя.

Хьяльти, просыпайся.

Я не могу открыть глаза, они словно застланы черным туманом. А к конечностям будто привязали гири. Все черно, кроме красной раны на ноге.

Чувствую, как к губам поднесли что-то холодное, вода, боже правый, вода, на лоб положили горячее и мокрое.

Хьяльти, ты должен проснуться. Посмотри на меня.

Я слышу шепот, моргаю и упираюсь в тревожные глаза, большие и карие, нахмуренные брови.

—Что это значит, черт возьми? Что ты здесь делаешь?

Она переспрашивает, и я захожусь в кашле, из груди вырывается хриплый клекот, затем повторяю:

—Что ты здесь делаешь?

—Тебя ищу,— отвечает она и кладет мне под голову красное и мокрое, спасательный жилет.— Начнем с раны, она гноится. Тебе придется стиснуть зубы. Будет больно.

Не в силах вымолвить ни слова, я смотрю на нее: совсем девчонка, сколько ей? Четырнадцать, пятнадцать? Худосочная, длинные ноги, как во время их последней встречи, только теперь еще суровый блеск в глазах. Она сосредоточилась на его ране, действует быстро и уверенно, черные локоны падают на нахмуренные брови, тонкая шея и чеканный подбородок напоминают о ее матери.

—Маргрет, малышка,— бормочу я хриплым голосом.— Я думал, ты уплыла на корабле.

Она не поднимает глаз, закусила губу.

—Нет. Я не уплыла на корабле.

—А как тебе удалось избежать? Где ты была?

Она косится на меня, ничего не отвечает, продолжая чистить рану, и так сильно давит на нее тряпкой, что я ору от боли. Мне не нужно ничего знать. У маленькой девочки разные пути выживания, когда вокруг нее рушится общество и исчезают близкие ей люди, и пути эти нелегкие, ни один из них ей не хочет обсуждать со старым и грязным мужиком на самом краю моря, своим бывшим несостоявшимся отчимом, чертовым дураком Хьяльти.

Я снова погружаюсь в темноту.