Инвестиции в семью - Аля Морейно

Утром встречаемся с мужем на кухне. Выглядит он слегка потрёпанным — похоже, у него ночь тоже была бессонной.

По-человечески Влада можно пожалеть. Я ведь знаю, как был важен для него ребёнок. И не сомневаюсь, что теперь ему очень больно от того, что он сам отказался от сына и потерял больше трёх лет его жизни. Но почему меня это должно волновать?

Наскоро выпиваю кофе, чтобы как можно меньше времени оставаться с ним в замкнутом помещении, и тороплюсь разбудить малыша в детский сад.

Когда выходим из дома, перед воротами стоит чёрный внедорожник Розовского, а сам он ждёт нас.

— Садитесь, я подвезу, — говорит, открывая перед нами дверь.

Я бы с радостью послала его и прошлась пешком до трамвайной остановки. Тем более что Жорику нравится электротранспорт. Но Влад смотрит так, что я не решаюсь с ним спорить.

Розовский довозит нас до сада и ждёт, пока я провожаю сына в группу.

— Ты в архив? — спрашивает, когда я забираюсь в салон.

— Да.

— Заедем по дороге в ЗАГС, напишем заявление.

Он не уточняет, какое именно, но я подозреваю, что речь — об усыновлении Жорика. И мне это очень не нравится. Я не доверяю мужу и боюсь последствий.

— Влад, ты о чём вообще? Я никуда с тобой не поеду и никакое заявление писать не буду! — выдаю излишне эмоционально. — Ты отказался от сына четыре года назад! Что изменилось?

— Виктор, притормози где-нибудь и погуляй немного, — обращается он к водителю.

— Влад, я спешу! — пытаюсь избежать разговора, но меня никто не слушает.

Когда остаёмся вдвоём, Розовский разворачивается. Ожидаю увидеть в его глазах злость, но неожиданно вижу уязвимость.

— Мила, я был неправ, я очень сильно ошибся. Я знаю, что у тебя есть все основания злиться. Но я в нокауте… Не добивай меня, пожалуйста. Дай мне всё исправить.

Он просит, не требует. Но внутри всё равно поднимается волна протеста.

Глава 23

Владлен

Я догадывался, что Мила обижена и вряд ли быстро меня простит. Но надеялся, что она позволит наверстать упущенное и стать полноценным отцом нашему сыну. В конце концов, это ведь в интересах ребёнка — любому малышу нужен папа, а тем более такому активному, как Георгий. Да и ей необходима финансовая и прочая поддержка с моей стороны.

Знаю, что задолжал им четыре года, но не отказываюсь от своего долга и готов компенсировать по максимуму! Вот только Мила всячески показывает, что ей это неинтересно.

Почему она столь категорична?

Хочется напомнить упрямице, что отец и мать имеют на ребёнка одинаковые права. Но пока по документам я сыну — никто, а поэтому ни на чём не настаиваю — только прошу и ищу компромисс.

— Мила, с заключением теста ДНК я могу в два счёта установить отцовство через суд, — говорю аккуратно, давая понять, что и без неё легко внесу правки в свидетельство о рождении.

Противостояние в нашей ситуации — не выход. Я должен искать с ней общий язык, должен искупить свою вину, как бы пафосно это ни звучало.

Мила реагирует на упоминание о суде довольно агрессивно. Зря я это ляпнул, конечно. Нужно следить за языком…

— Дослушай меня, пожалуйста, — продолжаю, игнорируя её недовольство. — Я не буду действовать через твою голову. Я понимаю, что у тебя есть все основания проклинать меня и обижаться. Я поступил с тобой как мудак. Но искренне хочу загладить вину перед Георгием и перед тобой.

Не могу понять, о чём она думает и что чувствует. Меня болезненно задевает, что Мила так агрессивно реагирует, при этом не высказывая никаких претензий или требований. Любой человек может совершить ошибку, и даже убийцам после тюрьмы даётся право начать новую жизнь. Неужели у меня нет шанса реабилитироваться?

— Ты понимаешь, что есть ошибки, которые исправить невозможно? — твердит уже не первый раз.

Мила слишком эмоциональна, всегда была такой. Я чувствую по реакциям, что внутри неё извергается вулкан. А такие вопросы должны решаться с холодным расчётом. Только как её остудить?

Мне нужен чёткий план действий. Знаю, что ничего без согласования с Милой делать нельзя, иначе будет только хуже. А как что-то согласовать, если она ушла в глухую оборону и закрылась от меня? Я бы дал ей время, чтобы успокоилась и на свежую голову обдумала сложившуюся ситуацию. Но времени нет — впереди визит Вайнштейна, уже совсем близко.

Устраивать разборки при старике — не вариант, это похоронит все мои усилия по созданию семейной идиллии. А тянуть с формальным и фактическим признанием отцовства в ожидании его отъезда у меня не хватит никакого терпения.

Я уже сейчас хочу объявить сыну, что я — его отец. Хочу проводить с ним время. Хочу, чтобы он называл меня папой. Хочу привести его к родителям как своего наследника!

Но реальность такова, что всё это зависит от Милы. Я сам подложил свинью своим хотелкам. Всё могло сложиться иначе, не будь я четыре года назад таким упрямым и истеричным…

— Мила, Георгию — всего три года. Впереди у него ещё много лет, когда он будет нуждаться в отце. Пусть прошлое я не могу изменить, но в настоящем и будущем я хочу быть с ним рядом, — не умею красиво говорить и не знаю, есть ли шанс достучаться до неё.

— Я не отдам тебе сына! — она отвечает неожиданно резко. — Даже не надейся! Чтобы забрать его, тебе придётся меня убить!

До меня даже не сразу доходит смысл её слов.

— Забрать? — растерянно переспрашиваю.

— Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? — напирает агрессивно.

Если до этого я не знал, как реабилитироваться за прошлое, то теперь, оказывается, мне нужно отбиваться и за будущее. За грехи, которые не совершал и о которых даже не помышлял. Но Мила и их уже повесила на меня.

— Чёрт! — вырывается помимо воли. Остальные слова где-то теряются.

С такого ракурса моё отцовство и отношения с Георгием я не рассматривал. Я пока вообще не слишком задумывался о будущем, максимально сконцентрировавшись на том, чтобы как-то оправдаться за прошлое и выстроить настоящее.

Жена смотрит воинствующим взглядом. Тигрица, готовая перегрызть глотку любому, кто посмеет позариться на её детёныша. Как донести до неё, что я им — не враг?

Вопреки здравому смыслу я пялюсь на неё с восторгом. Самая красивая женщина из всех, кого я знаю. И её эмоциональность — это не недостаток, а жирный плюс. Мила никогда не была бесчувственным бревном ни в