У чёрта на куличках - Владислав Хохлов

та никак не отреагировала. Во всей семье, незатронутой горем, несчастьем и кошмарами осталась только Вера.

Девочка поднялась и подошла к печи. Она неуклюже залезла на неё и обняла спящего брата. Она могла бы умолять о пробуждении отца, но брат всегда был для неё ближе.

– Пожалуйста, Серёжа, проснись. Ты нужен нам. Нам без тебя так трудно!..

«Они шепчут. Так много. Так приятно. Они хотят, чтобы я стал частью их, чтобы вёл их, был среди них. Не как друг или сосед, а как лидер. Но я не могу просто так это сделать. Мне нужно показать свои силы, свои намеренья. Я должен работать. Должен проливать кровь и пот. Я должен показать им, на что я способен, чего я готов добиться, что я готов отдать… Отдать им.

Это не просто какое-то желание, мимолётная хотелка, когда Вера просит игрушку из магазина или модное платье… нет… это долг, нужда, обязанность. Я должен сделать это. Должен!».

2 декабря 1988 года, полдень

Глаза ужасно болели. Очень странно, что первыми в Неясыти начали болеть именно глаза, а не руки или ноги, усердно занятые работой. Веки были такими тяжёлыми, точно сверху на них положили камни, и едва находились силы открыть глаза. Но Серёжа открыл их.

Его встретил пустой потолок с маленькой и одинокой паутинкой в углу. Паук должно быть давно умер, даже не оставив после себя потомство, и осталась только маленькая и безмятежная нить паутины…

Парень приподнялся на локти. Хоть он и лежал, и даже не помнил, сколько именно, но почему-то мышцы ужасно затекли, словно он проспал целые сутки. В избе было тихо и пусто.

– Мама? – спросил в пустоту юноша. Никто не дал ответ. – Вера?

Даже эхо в пустующей избе не откликнулось на зов. Стол не был накрыт, печь остыла, а одежда отсутствовала, словно все резко сбежали, оставив сына в полном одиночестве в Неясыти, как обещал Григорий.

– Папа? – выждав, всё же рискнул он. Молчание.

Серёжа спрыгнул на пол, едва не свалившись на слабых ногах, и поднялся во весь рост. Холодно. Внутри было чертовски холодно, и очень быстро он обнаружил, что дверь в сени открыта, как и дверь наружу. «Они действительно сбежали…»

Толком и не одевшись, даже не думая позавтракать, он вышел на улицу. Удивительно, но снаружи было даже теплее, чем внутри. Стоял день, и юноша был уверен, что сейчас первое декабря. Попыток связать ночное путешествие, продолжительный и мучительный кошмар, и пробуждение у него не было. Он и думать о них забыл, когда появился страх остаться в одиночку в проклятом Неясыти.

Он побежал вперёд, куда-то вперёд, даже не зная куда именно, быть может к машине, быть может, к Игорю или Камню, может даже к избе бабушки Жданы. Он надеялся догнать всех, пока они не ушли с концами, пока не оставили гнить его в этой умирающей могиле, пока она не превратится в очередное брошенное село. Он боялся стать таким же призраком, каким рано или поздно станет Неясыть. Ему показалось, что он плачет; что-то стекало по его лицу, неприятно щекоча кожу и вынуждая стереть стыд с щёк. «Будь мужиком!» – кричал отец. Нет, не сейчас, сейчас он просто хотел к ним. Хотел вернуть всё назад.

Оставив позади несколько халуп, Серёжа остановился. Горе и радость терзали его сердце. Он облегчённо выдохнул и стёр постыдные слёзы. Вера и Мария стояли недалеко от избы бабушки Жданы и измучено смотрели на то, как Григорий работал не покладая рук.

Работа приближалась к завершению, – по крайней мере так казалось юноше. Григорий уже снял несколько стёкол с других изб, и пытался установить их в новую. «Интересно, когда он проснулся?» – спросил сам себя Серёжа, но скорее удивлялся отдаче Григория, нежели вопросом, когда и как произошло его пробуждение. По неизвестной причине, что-то ударило его в голову и вернуло к первоначальной работе. Возможно, это были последние дни перед выездом из Неясыти. Последние дни изнурительной работы, и можно возвращаться домой.

– Давно он так? – спросил Серёжа, подойдя к сестре и матери.

Мать с дочерью подпрыгнули от неожиданности, Мария даже слегка пискнула от испуга.

– Братик! – Вера с улыбкой набросилась на брата и обняла его.

Мария тоже решила не оставаться в стороне и заключила детей в объятия. На её лице до сих пор прослеживалось отторжение и тревога, но за последнее время они стали до ужаса выраженными. Давно юноша не ощущал таких тёплых и искренних объятий… Но то, как это всё происходило на глазах Григория, который как бы не замечал происходящего, слегка разжигало в нём стыд.

– Так давно он? – повторил Серёжа, закончив нежиться.

– Неожиданно проснулся утром и сказал, что надо работать. Без завтрака или стакана чая… просто вышел наружу и принялся снимать стёкла. – Мария обернулась к мужу. Она говорила так, словно его не было рядом, и, отчасти это было верно, поскольку Беглов-старший никак не обращал внимания ни на зрителей, ни на их замечания. Женщина прижала руки к груди, стараясь унять ноющее сердце. – Совсем себя изводит… Он же совершенно ничего не ел последние несколько дней!..

Она резко обернулась к сыну, точно только сейчас заметила, что он стоял рядом и… ведь он тоже был в ужасном состоянии. С виноватым видом она спросила:

– А ты сам как, Серёжа? Хорошо себя чувствуешь? – Прижав губы к его лбу, она не обнаружила жара, и ещё раз отчаянно обняла сына.

– Да, всё в порядке.

Вера посмотрела то на отца, то на брата.

– Папа тоже себя хорошо чувствовал… – заметила девочка.

– Нет, я в порядке, – ответил юноша. – Правда всю ночь кошмар мучал… Не ожидал, что проснусь так поздно.

– Серёжа… сегодня второе число. Ты проспал целые сутки.

Мария подняла большой палец к губам и прикусила ноготь. Знакомый признак того, что она взволнована. Подобная новость могла напугать сына. Как мать, она не хотела врать ребёнку, и как любящая женщина, опасалась реакции на подобную новость.

– Нет… этого не может быть. Я помню, как вечером лёг на печку и уснул. Сон был дурацкий, а потом и вовсе ничего… – Серёжа лишь невинно улыбнулся, точно нашкодил и пытался извиниться. Он даже посмотрел